Газета,
которая объединяет

Олечкин мир

Ароматы творческой кухни воронежской художницы
Рубрика: Культура№ 91 (1519) от
Автор: Анна Жидких

Керамист Ольга Гурьева удивила меня с первого же знакомства с ее работами, а это, согласитесь, встречается не так часто. Да что там нечасто – крайне редко встречается: оно, конечно, всякий крепкий, вымуштрованный в «штудиях» профессионал распознается с лету, но – чаще всего по линии техники, физического владения ремеслом. А вот с творческой «особостью», собственным почерком у большинства – проблемы; человек делает, как учили – как умеет, не смущаясь на тот счет, что сильно смахивает на того, другого, третьего.

Противоположный случай – Ольга Гурьева. Которую еще до личного знакомства я про себя называла Олечкой – не потому, что произведения художницы миленькие. Или, того ужасней, гламурненькие. А потому, что в керамических разработках Гурьевой есть та прелесть, которая – всем прелестям прелесть. Гармония называется. И она, гурьевская Гармония, не похожа ни на чью другую. Классические, впрочем, законы ее существования (угадывающиеся наитием) – соблюдены. Будь иначе – не о чем было бы говорить.

Зритель своих работ

Каков он – выпуклый, сочный, атмосферный, фантазийный и часто хрупкий мир Ольги Гурьевой? Если одним словом – притягательный, магнетичный: зрителю (а я – это он) хочется каким-либо «краешком» приобщиться к тому, что с любовью (всегда – с любовью!) изображено художницей. Ее работы – будто приглашение к общению тет-а-тет, диалогу: в них достаточно и интеллекта, и парадоксов, и вымысла, и эдакого мягкого эстетства. А еще они, на мой взгляд, театральны – воспринимаются, независимо от темы, как персонажи, живущие своей драматической жизнью. Не случайно несколько последних лет Ольга является автором символа-приза, который получают лауреаты театрального конкурса «Событие сезона».

– Оля, ваши работы, будучи очень разными, не воспринимаются, тем не менее, разрозненными, обособленными друг от друга единицами. Они, подобно звеньям мозаики, складываются в мир, который я для себя называю – Олечкин. Так ли это – насчет мира?

– Так. Причем именно в материальном плане уместно вести речь о создании такого мира. В последний год ищу – не знаю, насколько успешно – нечто среднее между керамикой и живописью. Пытаюсь объединить их и какие-то арт-объекты, архитектурные формы, скульптуру. Керамика – центр всего, безусловно. Но я пользуюсь им так, чтобы это не чувствовалось «в лоб». Чтобы не было ясно – вот здесь глина. А где-то проступал бы, может, мерцающий металл, какие-то отблески бронзы или стали. Где-то угадывались стекло, патина и т.д.

– То есть важны намеки и оттенки?

– Да – чтобы они что-то будили, вызывали какие-то ассоциативные связи. Прежде всего – у меня. Я – зритель своих работ; если мне вещь нравится, если ее созерцание доставляет наслаждение – отпускаю это в свет.

Знания и интуиция

– Ваши работы часто имеют абстрактные, неопределенные названия – например, «Структура» за номером таким-то. Это – от нехватки времени придумать нечто конкретное? Или принципиальная позиция?

– Тут все на ассоциациях: вы подходите к работе – и видите то, что видите вы. Чувствуете то, что чувствуете, наслаждаясь исключительно композицией, цветом, эффектами какими-то. Или их отсутствием.

– Работы, несмотря на их «сложносочиненность», не выглядят сконструированными, не «читаются» как сумма нескольких техник и приемов. А воспринимаются самостоятельными, законченными образами, возникшими в голове художника. И кажется, что каждый из этих образов сам по себе – какая-то одна техника, особая. Наверное, безумно сложно угадать, какие слагаемые приведут к такому результату? Интуиция ведет по верному пути?

– Здесь все работает – и интуиция, и знания. Понимание того, что должно быть на выходе. Нас учили: «Помни, что знаешь, пиши, что видишь». И мне при создании работы надо помнить, к примеру, при каких условиях серая глазурь становится бирюзовой – так происходит после обжига. Белое становится бесцветным. То есть я знаю, какие химические реакции произойдут при тех агрессивных температурах, которые устанавливаются в печи, и к чему они приведут. Когда получается так, как предполагала – это, безусловно, радует.

– Часто радует?

– Иногда бывают совершенно отвратительные результаты. Иногда – чудесные, необычные, неожиданные. Тогда начинаешь разбираться по факту – чего ты переложила или не доложила, откуда такой классный эффект? Надо бы, думаешь, записать рецептик, сохранить его…

От Стрелицы до Испании

– Как выглядит стандартный процесс создания работы? Вероятно, сначала ее рисуете?

– Рисую, конечно: либо на бумаге, либо на картоне. Иногда, случается, – в компьютере. Тут много вариантов. А бывает – раскатал пласт и сразу на нем рисуешь.

– Пласт чего? Глины?

– Да, глины – она раскатывается, как кусок теста. Скалочкой по горизонтальной поверхности, столу. Получается керамический пласт – в точности такой же, как в кулинарной книге. И по нему я могу рисовать – какую-то композицию, существующую в голове. Не понравится – сотру, пока глина свежая. Или что-то подрисую, поправлю: это легко делать. Как только вариант меня устраивает – закрепляю его, усиливаю или ослабляю какие-то детали.

– А откуда глина?

– А отовсюду. Начиная с карьера в Стрелице, что под Семилуками, и заканчивая Испанией. Все последние работы сделаны из черной испанской глины. Она чудесна – во всех смыслах. Выдерживает температурные удары, хорошо сплавляется – черепок при высоких температурах получается гомогенным.

– Почему она – черная? Натурально, такого цвета?

– Вообще-то она коричневая. Но под воздействием высокой температуры становится черной. Из-за большого содержания марганца.

– Печь, в которой обжигается глина, основной производственный «станок»?

– Да, хотя существуют еще насадки, глазурьки разные, оксиды и соли металлов, стеклышки… Как у всех художников, у меня есть свои профессиональные материалы.

Пряник не нужен

– С готовыми работами как-то общаетесь?

– ???... Это уже с клиникой граничит – если я начну общаться с работами.

– Ну, не напрямую, конечно. Не то что – «глубокоуважаемый шкаф…»

– Вообще момент неоднозначный. Какой-то одухотворенный отклик на вещь – моя она или нет, неважно – должен, безусловно, присутствовать. Ведь что-то от нее передается – эмоция, в первую очередь. Иначе работа будет сувенирной штучкой, пряником печатным.

– А что интересно вам в чужом творчестве?

– Многое. Особенно если это искусство – концептуальное. Чужие мысли; вот как они людям приходят в голову? Меня это дико интересует и радует. Иногда наслаждаешься технологией, использованной мастером – настолько технологично, настолько здорово сделана вещь. А еще ужасно нравятся графики – как они все детальки в работах показывают, линии, четкость рисунка. Вообще меня приводит в восторг то, чего я, работающая большей частью интуитивно, сама не умею. Смотришь на иного художника как на эквилибриста, фокусника.

– Ваши работы выдают такое качество автора, как интеллект. Понятно, что человек, их сделавший, имеет, не побоюсь штампа, богатое внутреннее содержание. Откуда оно? Что, к примеру, читаете, кого из литераторов любите?

– Очень люблю современную прозу. Очень люблю и понимаю Пелевина, просто обожаю его. Из других современных авторов выделяю Быкова, Улицкую. Обожаю Бродского. Знаю про него все. И готова говорить об этом человеке и его поэзии часами.

– Может, и сами пишете – в смысле, стихи?

– Нет. Поэтические гномы ко мне еще не приходили.