«Профессия въедается в тебя»
В середине октября состоялся бенефис актрисы воронежского драмтеатра Надежды Леоновой, исполняющей главные партии в спектаклях «Вишневый сад» и «Итальянский брак», которые с успехом идут на Кольцовской сцене. Заслуженная артистка России, кажется, с легкостью способна подобрать ключик к любой роли, но за занавесом – тяжелый труд, конкуренция и борьба с самой собой…
НА СЦЕНУ – БЕЗ МАСКИ
– Надежда Константиновна, актерская работа синонимична слову «отдавать» – в значении посвятить себя зрителю?
– Согласна, что актерская профессия созвучна слову «отдавать». Пока ты молодой, отдается энергия жизни, обаяние, потому что восприятие мира еще не замутнено негативными событиями. Но потом, когда ты проживаешь долгую жизнь, события, как начинка, начинают тебя формировать. Я считаю, что наша профессия, безусловно, ремесло, и если это твое призвание, то ты приходишь к тому, чтобы отдавать, чем-то делиться. А на более высокой ступени я бы даже сказала – не отдавать, а проповедовать и исповедоваться. Но не бездумно и болезненно, не включая собственное «я», нет. Тут важно и дело знать, и свою позицию иметь. Непростая профессия.
– Исповедоваться – это все-таки что-то очень личное. А на сцене, несмотря на разрушающуюся «четвертую стену» и даже большей частью благодаря этому процессу, спрятаться не получится. Тяжело каждый раз открываться?
– Это во многом зависит от человека. Не каждый готов. Есть люди – интроверты по жизни, и кто-то надевает маску, чтобы сыграть исповедание. А моя натура требует открытости, и я, возможно, на беду себе такая. Может быть, свою карьеру, жизнь, свою судьбу я этим омрачаю. Я разрушаю какие-то устои, по которым обычно человек создает себе имидж. Мне не стыдно признаваться в том, что у меня здесь (в душе, показывает жестом – прим. авт.). И мне это гораздо проще, чем надеть маску и притворяться, хотя в нашей профессии и такой вариант имеет место быть.
– Вы с детства осознанно шли к актерству. Сейчас вы занимаетесь и педагогической работой с ребятами, которые планируют поступление в театральные вузы. Помните себя в этом возрасте? В чем разница поколений?
– Смотрю на своих студентов и понимаю, что время сейчас другое, и это надо принять. Они не знают, что будут читать на вступительных. Я лет с 14 начала готовить для поступления Еврипида, больше десяти монологов точно знала наизусть. Конечно, я мало что понимала. Абсолютно! Но какой-то внутренний смысл, высокий пафос меня так завораживали... Я поступала с большим «портфелем» монологов, но тогда и время было другое. Когда выхватывали что-то манящее – сразу учили.
НОВАЯ РАНЕВСКАЯ
– Когда режиссер Никита Рак давал вам роль в спектакле «Как я стал...» по пьесе Ярославы Пулинович, он разглядел в вас… клоунессу. Удивились?
– Нет. Было во мне это, жило с детства, я помню. Я гримасничала, кривлялась, умела рассмешить. Но я все же изначально была трагедийной артисткой – на другой чаше был Еврипид. И он просто стоял там, как гиря. Девочка же хочет быть героиней, дивой, а не клоунессой. А с годами это все только усложнилось.
Когда я играла спектакль «Лошадь в обмороке» в Самарском драматическом театре (период работы в нем Надежды Леоновой –1997–2000 – прим. авт.), моя героиня в первом акте должна была быть смешной, а во втором – исполнять драму, и
режиссер сказал: «Драму-то ты сыграешь, а вот за комедию я боюсь». Сыграли. И критики написали: «Актрисе комедийные моменты удаются лучше». Вот в тот момент я поняла, что играть драму мне действительно труднее. Вернее, от комедии я больше получаю удовольствия. Это связано с тем, что уже накопление жизненное произошло, всего через край, а когда я попадаю в комедийную стихию, высвобождаюсь от тяжестей. Комедия – это высший пилотаж, я только теперь это понимаю. Рассмешить сложнее, чем заставить плакать. Ведь боль у любого зрителя откликнется своя, иногда можно даже не напрягаться, чтобы это вскрыть, достаточно лишь грамотно произнести текст. Тут зритель может сам за тебя доиграть.
– Многие годы вы были героиней, сейчас вас можно увидеть в характерных амплуа. А что ближе?
– И то, и то. Меня цепляет материал, если он интересен, если нам открывается новый взгляд на классические сюжеты. Например, в спектакле «Вишневый сад» Владимир Петров (худрук театра драмы – прим. авт.) открыл для меня новую Раневскую – не такую, какой мы привыкли ее видеть. Всегда Раневская взбалмошная, наивная, глупая – женщина сломанная совсем, потерявшая себя. Владимир Сергеевич повел меня по совершенно иному пути, за что ему очень благодарна, потому что он вернул меня мне. Вернул к той, какая я на самом деле, к той «капсуле», которая заложена в меня природой.
Моя Раневская – это нечто кроткое, стеснительное, ранимое. Это я. Хотя в этом мире я сформировалась в боевитую девицу внешне. Когда я только пришла в театр, мой педагог Глеб Дроздов давал мне играть всех проституток, вплоть до жены Мао Цзэдуна – мировой проститутки. Я раздевалась с таким внутренним преодолением, но внешне это выглядело легко, потому что я научилась держать эту маску. И в жизни часто первым делом во мне видели именно это (имеется в виду имидж – прим. авт.). Помню, в институте у списков поступивших стою я и мама со скромной, зажатой дочкой. Подходит к нам комендант общежития и спрашивает у них: «Чего вы тут плачете? Не поступили?» Поворачивается ко мне и продолжает: «А такие вот поступают». И я тогда уже поняла, что мне нести этот крест, внешне я буду транслировать именно такое восприятие.
– Очень опасно оказаться заложником одной роли. Конечно, нет абсолютно одинаковых героев, но если их исполняет один актер, случаются пересечения. У вас подобного не бывает. Это дар, труд или опыт?
– Все вместе. И еще кое-что. В чем-то я плохо обучаемая, в школе я вообще не хотела учиться, и мне казалось, что мне это не дано. Но, видимо, у каждого есть предмет, который дается легко. Я способна обучаться актерскому искусству, и каждый режиссер для меня – учитель. Я стараюсь у каждого учиться. Настоящим кладезем знаний для меня был, конечно, Анатолий Иванов.
Понимаете, для меня каждый выход на сцену гораздо волнительнее, чем для молодого артиста. Планка уже установлена, и я не могу упасть ниже. Это настоящее сумасшествие! Профессия проникает и в жизнь: я повторяю тексты, ищу интонации, молниеносно реагирую на все. Когда получаешь роль, что бы ты ни делал, ты – там. Профессия въедается в тебя. Мы неразделимы.
