Узник памяти
Удивительно сошлись обстоятельства разных лет, десятилетий и даже веков. Во время весеннего карантина филолог Павел Рыжов увидел в «Фейсбуке» в паблике Научно-образовательного центра устной истории Воронежского педуниверситета новость о готовящейся к изданию книге воспоминаний солдат и офицеров вермахта об оккупированном и послевоенном Воронеже. В книгу в том числе должны войти мемуары рядового Андреаса Шлегеля.
В Германии он издал их еще в 2007 году на свой 80-летний юбилей маленьким «семейным» тиражом, а затем передал при личной встрече в Мюнхене руководителю Научно-образовательного центра устной истории Наталье Тимофеевой. Мемуары о послевоенном Воронеже, воронежцах и своем нахождении здесь в плену до 1949 года оказались с глубоким и захватывающим сюжетом. Прежде нам было известно только одно подобное описание – в пьесе «Воронеж» всемирно известного венгерского драматурга Иштвана Эркеня.
ГЛАЗАМИ ПОБЕЖДЕННОГО
Для мемуаров Шлегеля в составе новой книги Центра устной истории потребовался безвозмездный, но профессиональный перевод на русский язык. Этим и решил заняться в весенние дни карантина Павел Рыжов – выпускник иняза педуниверситета. Работа уже завершена, и если удастся найти спонсоров на издательские расходы, то у российского читателя появится уникальная возможность увидеть Победу в Великой Отечественной и Второй мировой войне глазами побежденных – бывших оккупантов, а затем военнопленных в освобожденном Воронеже.
– Я охотно взялся за этот перевод, потому что люблю историю, и лично для меня нет лучшего метода ее изучения, чем в живых воспоминаниях конкретных людей. Я работал над переводом два месяца. Помимо самих воспоминаний о моем родном городе меня захватила волнующая связь между двумя образами Андреаса Шлегеля: 17-летним солдатом вермахта, гитлерюгендцем, оказавшимся здесь в плену на исходе войны, мечтающим о возвращении домой в Германию – и 80-летним пенсионером, который видит в пережитом важный опыт для последующих поколений и мечтает приехать в Воронеж. Сейчас ему уже за 90, но он не теряет надежды. В контексте перевода я невольно оказался «первооткрывателем» этого особого душевного настроя, который Андреас сохранил на всю свою жизнь – в любых условиях искать оптимизм, удачу, повод для саморазвития, а также смыслы высокого порядка, – рассказывает корреспонденту «Берега» Павел Рыжов.
БЕЗ ПРИКРАС И УЧЕБНИКОВ
– В плену он занялся изучением русского языка – тогда для того, чтобы наладить отношения между охраной и военнопленными, чтобы получше узнать самих русских в лице воронежцев, а затем полюбил и сохранил в памяти русский язык на всю жизнь. В экстремальных условиях в свои 17 лет вел переговоры между охраной и немцами, – продолжает комментировать Павел Рыжов. – В результате уже в 1946 году заключенных за хорошее поведение стали выпускать в город. Андреас вспоминает, как на исходе плена в 1949 году их поезд трогался в Германию с воронежского вокзала. На перроне он обнимался со своими теперь уже бывшими охранниками. Он вспоминает, что все они вместе оказались больше, чем уготованные им роли заключенных и охраны. Но здесь же разыгрывались и другие роли: как только поезд тронулся, некоторые немцы, в два раза старше Андреаса, начали плеваться в сторону Воронежа и показывать неприличные жесты. Андреас пишет обо всем без дипломатических прикрас. Например, вспоминает, как его и еще нескольких заключенных сняли с работ на восстановлении школы и привели в класс, где детям показывали фильм о Сталинградской битве. И вот тут-то, в словесной атаке, они, немцы, получили сполна. Но при этом Андреас рассказывает, как воронежцы подкармливали бывших оккупантов. Подробно описывает жизнь в казармах: первые три месяца на бетонном полу под разрушенной крышей авиазавода, вши, похлебка из ботвы, 100 грамм хлебной пайки. И при этом Шлегель признается, что это заслуженная участь захватчиков. А я понимаю, что даже такая участь ни в какое сравнение не идет с теми нечеловеческими условиями, в которых оказались в нацистской Германии советские военнопленные. При всем моем возникшем уважении к Андреасу никакой жалости его мемуары не вызвали. Но мне было важно в ходе работы сохранить авторскую нейтральность переводчика – только дословное воспроизведение воспоминаний. Просто надеюсь, что мемуары немца помогут читателям понять что-то более важное, чем события и даты в учебниках, – говорит Павел.
ПОД ТЕКСТ
С разрешения Научно-образовательного центра устной истории «Берег» публикует отрывки из воспоминаний Андреаса Шлегеля.
«Женщина (переводчица на допросе перед размещением в лагере – прим. ред.) говорила, что я спокойно могу заявить о своей принадлежности к гитлерюгенд, так как в Советском Союзе также существует молодежное движение, в котором должна быть вся молодежь… Она сказала мне, что ей жаль, что я оказался в плену в чужой стране в столь юном возрасте. Уже тогда я почувствовал, что в России есть люди с сердцем».
«В маленьком домике на окраине Воронежа мне нужно было провести небольшой ремонт. Старая женщина попросила меня зайти и показала на сломанное окно. После того, как я закончил работу, она показала мне фотографии сына и мужа, погибших в войне против немцев. Я выразил ей свое сожаление и дал понять, что оказался на этой войне вынужденно, будучи ребенком. Она приняла это с полным пониманием. На прощанье я спросил, может ли она дать мне что-нибудь съедобное. Она ответила, что у нее самой еды нет. Но подарила мне початок кукурузы, оставленный за иконой. Початок с прошлого лета был ею намолен, поэтому должен был дать мне двойную силу. В мастерской я почистил его от пыли, сварил и съел. Вновь русский народ проявил ко мне больше, чем просто симпатию».
«Постовому, которому попадался беглец, разрешалось столь долго бить вновь плененного, сколь он сам считал нужным. Русские постовые обычно не делали этого. Нужно отдать должное – они были слишком человечными».
«Возвращение в Германию. Это также были вагоны грузового поезда, но на сей раз более-менее оборудованные. Три лежачие полки одна над другой, и на каждой обтянутая белой тканью подкладка с шерстяным одеялом. Перед отъездом нам дали «прощальный» суп в чистой посуде, где даже было немного мяса».
«Нам, немцам на фронте даже на пятый год войны продолжали вдалбливать, что русский народ коварный, стремящийся убивать, лживый и ничего не боящийся. Вопреки этому многие заключенные и я лично во время моего четырехлетнего пребывания в плену получали скрытую помощь и поддержку от русских солдат и воронежцев. Спустя 60 лет у меня так и нет ни одного плохого воспоминания о русском народе, и я его не упрекну ни в чем никогда. Я не хотел бы высказываться по поводу политической системы тогдашней России. Пусть у всех ответственных лидеров всех стран впредь будет только мирная политика на первом плане, чтобы наши потомки на всех континентах могли жить в мире».
