«Мы – циничные романтики»

В начале декабря одна из наиболее известных адвокатских контор Черноземья «Бородин и партнеры» отметила 25-летний юбилей. За четверть века юристы компании накопили огромный опыт – и в уголовной практике, и в экономических тяжбах. О том, нужно ли защитнику учитывать политическую ситуацию и достаточно ли справедливости в российских судах, корреспонденту «Берега» рассказал основатель конторы Сергей Бородин.

Дружба или служба

– Сергей Владимирович, адвокатскую практику вы начинали в 1990 г. в Ольховатке – на тот момент вы были здесь единственным адвокатом, а прокуратуру представлял Николай Шишкин (ныне – прокурор Воронежской области). Не припоминают ли коллеги – или злопыхатели – это знакомство: дескать, наверняка получаете какие-то бонусы?

– Дело в том, что мое отношение к Николаю Шишкину – тогдашнему райпрокурору и сегодняшнему главе надзорного ведомства в регионе – возникшее в то время, с годами только крепло. Он и тогда был очень опрятен в общении – и человеческом, и профессиональном, результат по делу был для него важнее, чем сохранение с кем-то выгодных отношений. И для меня – тоже, поэтому мы до сих пор с ним в хороших отношениях, которые, однако, не помогают в работе ни мне, ни ему. У нас абсолютное «золотое сечение»: образно говоря, дружба дружбой, а служба службой.

– А были в вашей практике случаи, когда приходилось с человеком, которого считали приятелем, выходить на противоборствующие позиции?

– Люди, с которыми у меня за время 25-летней практики складывались добрые отношения, иногда могли быть процессуальными оппонентами в делах, которые я вел. И не всегда по собственной воле – иногда это зависело от случая. А в принципе – таков рок нашей профессии, не исключено возникновение конфликта интересов или его угроза. Тогда надо понимать, как себя вести: отказываться от дела или нет. Мы всегда на чьей-то стороне, а баррикады часто меняются местами.

– В этой связи, каково воздействие на работу адвоката политической и экономической конъюнктур? Что превалирует?

– Адвокатская деятельность – это срез существующей экономической и политической ситуации. Конечно, благосостояние населения – то есть клиентов – влияет на благосостояние адвокатов, глупо это отрицать. С другой стороны, политическая обстановка влияет на адвокатскую мораль. Точнее, так: испортить ее невозможно – как-никак эта мораль складывалась сотнями лет, но создать для ее выражения позитивный или негативный фон политическая ситуация вполне может. Поэтому адвокаты вынуждены в своей практике воспринимать ее, как данность – но не прогибаться.

– А, на ваш взгляд, в Воронеже или в Москве политическая ситуация благоприятствует адвокатской практике?

– Политическая ситуация в чистом виде мало отражается на деятельности адвоката, потому что он – судебный представитель. Больше влияет другая ветвь власти – судебная. Поэтому атмосфера в ней – установившаяся или меняющаяся – сильнее бросает тень или поднимает солнце над адвокатской профессией. (Смеется.)

Честность или справедливость?

– Кстати, сейчас в Воронежском областном суде, можно сказать, период безвременья – Владимир Анисимов в статусе и.о., и на должность постоянного председателя суда пока никто не утвержден. Как вы считаете, эта ситуация сказывается на местных судах – скажем, тормозит их работу?

– На мой взгляд, некий элемент деморализации в судейском сообществе есть. Адвокаты не могут этого не видеть. А по поводу текущей работы: судейская система в любом случае – давно устоявшийся механизм. Просто проблемы, сложившиеся в воронежском судейском сообществе, приобрели экстраординарный характер, поэтому к такой «новой жизни» представители корпуса, наверное, оказались не совсем готовы.

– Почему?

– Вероятно, некая непроизвольная или надуманная иерархичность в их системе есть – методическая или командная, неважно, а сейчас она пошатнулась. Мне кажется, что судья районного суда (или городского уровня), разбираясь в сложном с процессуальной точки зрения деле, может не получить ответа на вопрос, как ему прогнозировать в дальнейшем судьбу его процессуального решения.

– То есть непонятным остается вопрос, будут ли отменяться его вердикты или с ними согласятся?

– Конечно, мысль немного крамольная, но скажу так: с одной стороны, судьи у нас – независимые, подчиняются только закону и должны выносить решения, ни на кого не оглядываясь. Но с другой стороны, существует так называемая сложившаяся практика, наиболее часто принимаемые в сложных ситуациях алгоритмы решения. Есть особенности правосудия, как бы удивительно это ни звучало. По-разному судят, скажем, в Липецке, в Белгороде и в Воронеже.

– И где честнее?

– Это неправильный вопрос. Честность и правосудие – это критерии разного порядка. Правосудие не должно быть честным – оно должно быть законным и справедливым.

– Тогда перефразирую: а где судят справедливее?

– Сложно сказать, поскольку я не проводил «замеров». (Улыбается.) Наверное, сказать, где в России судят честнее, это назвать то место, где справедливость наконец-то заметили. А у нас мест, где справедливость торжествует в полной мере, пока нет.

– Но «средняя температура по больнице» какая?

– Пожалуй, несправедливая. По крайней мере, что касается результатов судебной деятельности. Нельзя сказать, что правосудие само по себе несправедливое. У нас же как? Законы отличные, исполнители плохие. (Смеется.) Поэтому результаты судебной деятельности не удовлетворяют адвокатов – ни в части количества оправдательных приговоров, ни в части новейшей квалификации сложных экономических и уголовных дел. Например, возьмем постоянно совершенствующееся законодательство, регулирующее распространение информации в Интернете: это новейшие изобретения российских нормотворцев, и на неподготовленной почве дают в обычной жизни такой чертополох, что диву даешься.

Обогнать страх

– Сергей Владимирович, вы упомянули оправдательные приговоры. На вашем счету – больше 15 таких вердиктов по громким и резонансным делам. Какое из них вы бы выделили для себя в первую очередь как самое запомнившееся?

– Сложно сказать. Все они настолько выстраданы, что отдать предпочтение одному – это как выделить какого-либо из своих детей.

– Но вы были защитником на разных стадиях разбирательств и у Александра Трубникова – на стадии следствия, и у Микаилова – в суде. Но оба оправданы не были. А в свой «актив» вы эти дела заносите?

– Да, безусловно. Знаете, поскольку в уголовном деле главная задача адвоката – не навредить, я доволен тем, что в большинстве дел, где я выступал в качестве защитника, я не допустил самооговора у подзащитных. Зачастую следователи добиваются успеха на первых этапах расследования за счет того, что фигуранта застают врасплох. «Повесив» на него какое-нибудь кошмарное по тяжести обвинение и не дав возможности или помешав ему получить качественную юридическую консультацию опытного защитника, следствие добывает признательные показания. Люди у нас на самом деле с перепугу могут наговорить на себя лишнего, лишь бы выйти из камеры.

– Неужели настолько силен страх?

– Да, это просто животный ужас. Особенно если арест или обвинение происходит внезапно. Понимаете, люди, которые избрали для себя криминальную стезю, привыкают к мысли, что их когда-нибудь арестуют. А обыватели, которым доводится услышать лязг тюремного засова за спиной, остаются наедине с собой. И тут оживают в голове все ужасы, которые показывают в фильмах – и про несправедливость системы, и что «посадят – не вылезешь». И тут приходит следователь и говорит: «Сейчас мы тебя выпустим, но для этого от тебя нужно одно – написать явку с повинной». И многие думают: никто ведь не поможет! Лет 500 этот способ работает.

– И люди до сих пор клюют?

– Конечно. А потом человек попадает в следственный механизм, шестеренки закручиваются, и оправдать бывает практически невозможно: признательные показания повторяются из постановления в постановление. И наша задача как адвокатов – успеть в первые часы или сутки, прошедшие после ареста, поговорить с клиентом: разъяснить ему право на защиту, презумпцию невиновности и рассказать об опасности идти на поводу у таких методов следствия. Это уже психологическая работа. Здесь твой подопечный либо верит тебе и проникается желанием побороться за свою невинов­ность, либо нет.

– Что же нужно для победы?

– Высокая степень профессиональной грамотности и убежденность в своей правоте. Когда ты веришь в то, что говоришь, то можешь увлечь словами и слушателя – будь то клиент, присяжный или судья.

Шахматы против эмоций

– Сергей Владимирович, вы начинали свою практику в самом начале 90-х, которые недаром называют «лихими». Можете ли вы вспомнить самое страшное событие того времени – для вас лично?

– Непростой вопрос… Знаете, у вашего коллеги Евгения Шкрыкина в книге «Банды Воронежа» рассказывается история разоблачения банды Матроса. Одной из его жертв стал Сеник Алавердян, – а он как раз был моим приятелем. Наше знакомство было давним: я как адвокат, переехавший в Воронеж, помогал коммерческим структурам, в одной из которых и работал Сеник. Не могу сказать, что мы были очень близки, но когда он погиб – человек, которого я знал, с которым я общался незадолго до его смерти… И потом вся эта жуткая картина с расстрелом – два автомата Калашникова, убийство возле дома, на глазах у его детей – это был реально гангстерский эпизод. И я понял, что эти 90-е на самом деле лихие, жуткие и затронули всех, хоть и в разной степени.

– Но в 2000-х вы сосредоточились в большей степени на экономических делах, хоть и не оставили полностью уголовную практику. Так к чему больше душа лежит?

– Знаете, в уголовных делах выше степень эмоционального напряжения, требуется высокий эмоциональный интеллект – чтобы решать задачи быстро, реагировать на неожиданные угрозы в кратчайшие сроки. А в экономических спорах – арбитражных делах, структурировании сделок – больше аналитики и рациональности. Мне нравится все. Наверное, лучше быть специалистом более узкого профиля, но у меня получается в разных отраслях, так что я себя не ограничиваю какими-либо рамками.

Интеллект-код и юридический бутик

– Кстати, заметила у вас в шкафу множество маленьких бюстов известных деятелей разных эпох. Что это за коллекция и откуда она?

– Знаете, я начал в четыре года читать, поэтому все, что касается умных людей, мне интересно. (Смеется.) А вообще периодически посматриваешь туда – это лучше, чем смотреть в гаджеты. К тому же это не простая коллекция. Я эти бюсты показываю тем, кто хочет у нас работать.

– Зачем?

– Просто мы предъявляем очень высокие требования к людям – это факт. Например, претенденты на работу секретарем в конторе пишут у нас диктант по русскому языку – проверяем грамотность. А второй этап – тест на знание этих персонажей. (Кивает на витрину с бюстами.) Ставим перед претендентом десять фигурок – если хотя бы половину человек назовет, есть шанс, что он будет у нас работать. Знаете, у кого-то дресс-код, у кого-то фитнес-код, а у нас интеллект-код. Мы же с людьми работаем, и даже человек, встречающий клиента, наливающий чай и приглашающий в кабинет, должен быть по жизни личностью.

– А для юристов этот «код» действует?

– Для юристов требования еще более высокие. Серьезно. У нас 90% адвокатов – «краснодипломники». Как бы скептически к этому ни относились коллеги, считаю, что, если человек поступил на юрфак и получил красный диплом, его есть за что уважать. Красный диплом – это демонстрация возможностей мозга и здоровых амбиций, то есть человек по-хорошему мотивирован в этой жизни. А нам такие нужны.

– И часто удается пополнять кадры?

– Сложно сказать. Мы же не фабрика: чем больше заказов, тем больше у нас работает адвокатов. К тому же у нас здесь сложился свой микрокосмос, внутренняя атмосфера, в которой нам комфортно, поэтому привлечение в контору нового юриста бывает не так часто. Небольшая ротация, конечно, идет: появляются новые партнеры. Количественно мы растем экстенсивно, то есть медленно, но мы не стремимся к индустриальному подходу, у нас нет конвейера, чтобы шлепать исковые заявления. Понимаете, интенсифицировать работу адвоката почти невозможно. Скажем, компьютер помогает сэкономить время на поиск какого-то решения, электронная перепис­ка ускоряет коммуникацию, но думать-то все равно надо головой. Можно вести одновременно несколько дел: у нас есть «бригадный» подряд, когда несколько адвокатов с помощниками одновременно работают над делом. Этим мы сильно отличаемся от коллег по профессии – и в области, и в России.

Такой подход – не то чтобы юридический бутик, скорее мы качественно делаем какие-то небольшие вещи, и это оправдывает себя. Уголовные дела есть и в Москве, и в Воронеже, и в Курске. Если один адвокат будет их вести, он разорвется. А с учетом взаимозаменяемости эта проблема спокойно решается в рамках одной конторы. Но тут важно, как в космосе – чтобы люди длительное время были способны находиться в экстремальной обстановке бесконфликтно.

– Вы говорили, что любите концентрироваться на сложных правовых коллизиях, интересных с правовой точки зрения делах. На чем планируете сосредоточиться в дальнейшем – может быть, есть сферы, на которые пока не хватает времени или сил?

– Знаете, направлений много. Поскольку сама профессия живая и она меняется, находясь в ней, все время реализуешь что-то новое. Поэтому – как повернет Россия, так повернет и адвокатура, и наша контора. Как изменится правотворчество, так и мы изменимся. У нас рутины точно нет.

– А с чем вообще для вас ассоциируется профессия адвоката?

– Недавно мне подарили картину с изображением канатоходца. Это очень хорошая аллегория – у нас должен быть здоровый баланс: и цинизм не утрачивать, потому что без этого нельзя с людьми, и с другой стороны, должны быть какие-то идеализация и романтика. Так что мы циничные романтики.