Валентин Нервин:

Поэту Валентину Нервину – 60. В это трудно верится. Воронежцы моего поколения и те, кто постарше, помнят яркие строчки, что дали бы фору любому записному остряку: «Я видел надпись на стене – поэты нынче не в цене, я думаю – они в цене, да только цены не по мне». Автор блестящих афористичных стихотворений и тех, что за гранью фола, сегодня пишет иные стихи. Что влияло на становление поэта, кто был его хранителем и другом, о чем пишется сейчас и за что Валентин Михайлович искренне благодарен судьбе, поэт рассказал в эксклюзивном интервью «Берегу».

Начал с Пушкина

– Валентин, поздравляя вас с юбилеем, позволю себе вспомнить одно Ваше стихотворение: «На рубежах поминутно сжигают мосты»… Если рассматривать сегодняшний юбилей как некий рубеж, определились Вы с тем, что хотелось бы оставить за рубежом?

– Я понимаю, что сильно изменился с тех пор, а прошлое меняется вместе с нами. «Сжигать мосты поминутно» – неправильно, с моей сегодняшней точки зрения. Если мы говорим о нравственных рубежах, я бы ничего за ними оставить не хотел.

– У вас есть замечательные стихотворения про тот период жизни, когда вы были жителем «маленького дома, где было столько света». У каждого была своя «маленькая страна». С какого возраста можете назвать себя человеком читающим? Кто повлиял на ваш интерес к поэзии?

– Читал я с самого раннего детства. Сказки Пушкина, Ершова… У моих родителей была большая библиотека, позже я прочитал все подписные издания, которые хранились там вместе с письмами и статьями. Это помогает аналитически подходить к литературе. Читал всю русскую классику от и до, из зарубежной – Драйзер, Флобер, Золя, Стендаль. К поэзии значительно позже пришел.

– Ваши родители формировали Ваш читательский вкус?

– Конечно, формировали – своим воспитанием.

Счастливая пора

– В школе знали, что такой любознательный ученик у них учится?

– Я учился в математическом классе, где литературе уделялось не слишком большое внимание. Школа не помогла в развитии литературных интересов, но, слава Богу, и не убила их.

– Ваш юношеский путь определился, как сейчас модно говорить, из соображений престижа. Вы закончили экономический факультет Воронежского инженерно-строительного института. По зову сердца поступали, или из практических соображений?

– Когда я поступал, экономисты и юристы – это были специальности, на которые не существовало самого высокого конкурса. Из практических соображений – в том смысле, что на экономический факультет легче было поступать, зная математику, а я ее знал хорошо. Да и учиться там мне было легко, оставалось много свободного времени.

– С КВН-щиками дружили? Не от их влияния в ваших стихотворениях «веселая находчивость»?

– Да, я со многими знаком, но не думаю, что сильно все это повлияло. Чувство юмора либо есть, либо его нет. Как и талант.

– Когда начали стихи слагать?

– Первые сознательные опыты стихосложения могу отнести годам к двадцати пяти, когда миновала счастливая пора студенчества. Тогда я понял, что у меня есть кое-что за душой, а я еще ничего никому не поведал.

Когда мы были молодые

– Примерно в те годы стихийно сложился легендарный поэтический клуб «Лик». Это сообщество осознавалось участниками клуба как продолжение так называемой «официальной литературы»? Или оно являлось узким кругом друзей, единственным учредителем которого была узнаваемость по духу?

– Ты же помнишь, что официально «ЛИК» был создан в 1987 году…

– Нет, не помню, я в октябре 1988 года появилась на литературном семинаре, где познакомилась с поэтами клуба, но как-то мы нечасто общались.

– На самом деле, «ликовцы» были знакомы друг с другом с конца 70-х годов. Преемственность по отношению к официальной литературе мы ощущали, но при этом не сильно заморачивались на ту часть литературной истории, что была после Серебряного века. Гордились, что организованы по-своему, и выступления наши проходят с аншлагами и платно. Если бы публичные чтения на платной основе продолжались, то поэты сейчас не оказались бы «ниже плинтуса». С 1987 по 1989 годы мы устраивали выступления в музыкальной библиотеке, сейчас она носит имя Пушкина, и зал всегда заполнялся. Это были выступления, проходившие в виде поэтических дуэтов – Михаил Болгов и Альбина Синева, Сергей Попов и Анна Жидких, я тогда читал в дуэте с Маргаритой Мельгуновой.

Союзы и союзники

– Каким образом ликовцы познакомились друг с другом, и как осуществлялся прием в клуб?

– Творческие люди кого-то замечали, приводили с собой. А дальше человек или приживался, или нет.

– «Лик» давал возможность почувствовать себя равным среди равных? Или же «Лик» – это что-то другое?

– Когда человека туда принимали, то уже как равного. Вопросов о неполноценности не возникало. Время было такое: каждая публикация стихов воспринималась как неслыханная удача. В конце 80-х появилась возможность издавать книги без жесткой цензуры. Первую общую книгу «Дюжина» мы выпустили за свой счет. Она разошлась мгновенно. «Дюжина» есть даже в библиотеке Конгресса США.

– Сейчас Вы состоите в Союзе Российских писателей. Как ощущаете себя в сравнении с Союзом писателей России?

– Наш Союз более молодой. Хотя в нем есть разновозрастные авторы, в среднем мы младше на десятилетие.

– Структура какая в Союзе?

– Правление нашего Союза находится в Москве. Сопредседателями являются поэт Юрий Кублановский, питерский прозаик Михаил Кураев, прозаик Арсен Титов. Первый секретарь – прозаик Светлана Василенко.

– Как возник альманах «Ямская слобода», который периодически выходит в нашем городе?

– Необходимость форматного литературного альманаха в Воронеже существовала давно. И вот в один прекрасный день мы с Дмитрием Дьяковым и Марком Берколайко посидели как следует – и учредили…

– «Ямская слобода» – это поле деятельности для авторов обоих «союзов»?

– Да, мы привлекаем авторов из Союза писателей России. Много пишущих русско­язычных авторов из-за рубежа. За четыре года было представлено около двадцати стран. В этом году – Украина, Грузия, США, Германия, Франция.

Выше времени

– Тема Родины в вашем творчестве интерпретировалась по-разному. Ваш сегодняшний лирический герой, если хотите, «помолодел». Во-первых, он перестал изъявлять недовольство многим из того, что было не по нутру прежде. Во-вторых, в новых строфах я обнаружила сходство с темами рок-баллад. В частности, у Шевчука есть композиция, где встречается такой образ: «Не пройти мне ответом, там, где пули вопрос». У вас: «У кривого столба верстового подымается дым без огня. Эта Родина проще простого. Эта вера от пули меня…» Пуля – почему? Как образ войны?

– «Эта вера от пули меня темной ночью хранила» – строка из песни «Темная ночь». Это не Шевчук, это другие песни, вечные.

– По поводу Шевчука и войны… В 2013 году группа «ДДТ» дала концерты в 20 городах Украины, последние были накануне событий на Майдане. Во Львове состоялся очень серьезный концерт в оперном театре, и в Луганске играли, и Донецке. Шевчук говорит: «Мы везде кричали: «Украина и Россия – братья-сестры!» И всюду в ответ кричали: «Ура – братья-сестры!». А потом начался кошмар. А ты сидишь и думаешь: «Вообще искусство, песня – она как-то влияет хоть на что-то? На человека, который просто мечтает убивать? Нужно ли оно вообще?». Валентин, вы были на Украине примерно в то же время. Тоже с культурной миссией. Что скажете о той поездке?..

– В фестивале «Славянские традиции», в Волошинском фестивале в Крыму, где я был в 2010-13 годах, принимали участие русскоязычные и украиноязычные авторы. Никакой междоусобицы не возникало. В западной Украине всегда существовала, конечно, определенная прослойка среди творческой интеллигенции, которая полагала, что с Россией им не по пути. На мой взгляд, междоусобицу углубляют люди, выполняющие заказ тех, кто хочет расколоть русский мир. Недавно я написал стихотворение, где первой строчкой идет цитата из стихотворения Тараса Шевченко: «Садок вишневый коло хаты, где наша молодость цвела. Не мы по жизни виноваты, что хата с краю не была. В истории переоценка, но выше времени стоят «садок вишневый» – у Шевченко, у Чехова – «Вишневый сад». Они зовут, а мы не слышим – и на пространстве диких лет кровавый сок убитых вишен за нами тянется вослед».

– У нас есть и будут общие знаковые, неделимые фигуры в литературе, их много. Николай Васильевич Гоголь – один из них. Кстати, он в ранних произведениях из соображений экспериментаторства изображал инфернальные силы. Потом отошел от этого решительным образом. А насколько бесповоротно вы решили более не заигрывать с «нечистью» в стихах? Я помню, у вас эти образы фигурировали. Насколько сейчас осознаете свою духовную безопасность, если стихи так сильно изменились?

– Я воспринимаю как более страшную опасность инфернальные силы, которые присутствуют в нашем мире. Для меня гораздо опасней те, кто здесь, на земле поступает демонически. Но в поэзии я работаю с любыми энергиями…

Ответственность за Слово

– У Пушкина есть стихотворение, где поэт говорит о себе: «Где разговор найду непринужденный, блистательный, веселый, просвещенный? С кем можно быть не хладным, не пустым? Отечество почти я ненавидел – Но я вчера Голицыну увидел и примирен с отечеством моим». Кого Вы вслед за Пушкиным назвали бы той «Голицыной», что примирила Вас «с Отечеством»? Может быть, на Ваше сегодняшнее творчество повлияла жена и муза?

– Как сказано у того же Пушкина – «Отечество нам Царское село». А для меня – Воронеж и, конечно, мои друзья. Когда такие люди есть, когда есть ближнее окружение, которое составляет своего рода крепостную стену, то примириться можно со многим. Насколько велика территория этого вашего Кремля, зависит только от вас. Что касается «Голицыной»… Женщина, по природе своей, добрее и нежнее, если ее не испортил век. А если она ко всему прочему еще и талантлива… В этом смысле, жена, конечно, влияет на меня и, слава Богу, что наша встреча состоялась.

– Говоря о неземных образах, вы подчеркиваете, что присутствие их в вашей поэзии происходит само собой. Вы не ставите целью привлекать эти образы, вы их вводите в канву стиха. В то же время сакральные образы продолжаете интерпретировать. В стихотворении «Мария» предоставляете читателю право самостоятельно проводить или не проводить параллель между Матерью Бога и нищенкой у ворот храма, пеленающей дитя в тряпье. Как вы определяете меру ответственности перед читателем, когда в стихах сакральные образы заменяются или подменяются человеческим измышлением автора?

– Когда-то я уже определял, что «отвечаю за любое слово, однажды зарифмованное мной». А вот стихотворение из недавно вышедшего сборника «Воронежское время»: «Хотел о судьбе, а всего лишь две строчки пришлись ко двору: судьба – это город Воронеж, в котором живу и умру. За что перед Богом отвечу, того человек не поймет. Но если Жигулина встречу, он первый мне руку пожмет!..

– Это было уже в Вашем творчестве: «…в строгих коридорах русской речи здороваются гении со мной»

– Совершенно верно, но здесь возник Воронеж, которого раньше не было, и более строгая мера ответственности. «За что перед Богом отвечу, того человек не поймет…»

– Почему?

– Просто творению не дано постичь замысел Творца.

– А вы степень нравственности как определяете? Например, те же авторы, о которых мы упоминали, Шевчук и другие, подобные ему, они для Вас нравственны или нет? Или все, что у них есть хорошего, – это их неподкупность по отношению к товарно-денежным отношениям?

– Каждый из нас оценивает в меру своего разумения. У меня есть собственный критерий нравственности. Может быть, он не очень высокий. Но если люди существуют недалеко от этого критерия, моей границы, стало быть, они для меня нравственны.

Админом можешь ты не быть

– Напоследок придется вернуться на грешную землю. Поэтическое ремесло давно не приносит материального благополучия, поэтому поэты вынуждены быть и швецами, и жнецами… Какая из ваших профессий – экономист, или администратор – стала в реальности делом, которое сформировало Вас в плане личностного роста?

– Было очень полезно оказаться на административной работе – для самодисциплины. В бедламе я совершенно не могу писать стихи; когда что-то организовал, упорядочил – другое дело. Работа научила аналитическому подходу к различным вопросам. Кстати говоря, в российской власти всегда были поэты, начиная от Державина и Жуковского. Грибоедов и Тютчев состояли на дипломатической службе. Да и Пушкина не миновала чаша сия. То же и в ХХ веке, начиная с Луначарского и кончая Лавровым. Но, в конечном счете, все равно приходится делать выбор. Нельзя всю жизнь просидеть на двух стульях.

– Выбор в сторону благосостояния, наверное?

– А это уже кто как решает. Я понимаю, что ничего человеку даром не дается: если жертвуешь чем-то, то другое получаешь взамен.

– Валентин, Воронеж появился в Вашем творчестве как образ смирения перед судьбой, или как дань памяти?

– И снова мне легче ответить стихами: «Под занавес надо вернуться туда, где гулял молодой, туда, где беспечно смеются огни над зеленой водой, вернуться туда, где Заречью минувшие годы не в счет, пока моя память за речью по старому руслу течет…»

Валентин Михайлович Нервин, поэт, член Союза российских писателей (1993), лауреат премий имени Н.С. Лескова (Россия), имени В.М. Сосюры (2011, Украина), Специальной премии Союза Российских писателей «За сохранение традиций русской поэзии» (2013). Один из создателей литературного клуба «Лик». Публиковался в журналах «Подъем», «Сибирские огни», «Юность», «Смена», «Аргамак»; в альманахах «День поэзии» (Москва), «Ямская слобода» (Воронеж), «Лед и пламень», «Паровоз» (Москва), «Новый Ренессанс» (Германия) и т.д. Автор сборников стихов: «По мере судьбы», «Угар», «На позднем параде», «Похвала трезвости», «На голос любви отзывается эхо», «Сумеречный рай» и других. Участник двуязычной Антологии современной российской поэзии, изданной в Австралии (2014 г.)