Без страха смерти

Поэт, публицист, критик, искусствовед, член Союза российских писателей, лауреат премий имени Солженицына и Пушкина Юрий Кублановский недавно в очередной раз побывал  в Воронеже – в рамках православного форума «Радость Слова». Последнее обстоятельство оказалось определяющим – на встрече с читателями в Никитинке Юрий Михайлович говорил не столько о литературе, сколько о больной нашей повседневности, военной и мирной.

Иллюзии развеялись

Началось, правда, все-таки со стихов. И коротенькой биографической справки: окончил искусствоведческое отделение МГУ, в 74-м выступил с открытым письмом в поддержку Солженицына, после чего лишился возможности работать по профессии в советской России. Пришлось трудиться дворником, сторожем, истопником в храмах Москвы и Подмосковья. Одновременно печатался за границей.

– В 80-м мой поэтический сборник вышел в США – и это стало детонатором пристального внимания ко мне органов госбезопасности, – вспоминал гость. – И в итоге в 82 году я был вынужден эмигрировать. Жил в Париже, где выходили мои книги. Но как только началась перестройка – сразу стал публиковаться на родине. И был первым из политических эмигрантов, которые вернулись в Россию.

Здесь одно время Кублановский заведовал отделом публицистики, а потом поэзии журнала «Новый мир». А в общественной жизни участвует постоянно – как публицист, критик.

– О том, что вернулся из-за границы, я ни разу не пожалел, – признался Юрий Михайлович. – Вместе с народом пережил здесь 90-е годы, великую криминальную революцию. Поначалу у всех нас были определенные иллюзии относительно тех путей, которыми пойдет развитие России после падения тоталитарного режима – сейчас эти иллюзии в значительной степени  развеялись. Как верно сказал Александр Исаевич Солженицын, в коммунизм мы падали семьдесят лет, а выбираться будем сто. Сегодня, в конце первого двадцатилетия нового века, жизнь наша не облегчается – наоборот. Против России ополчилось даже не какое-то конкретное государство, а, как мне кажется, технотронная цивилизация в целом. И мы вынуждены держать оборону против целой цивилизации, антагонистичной русской истории и культуре.

Блажен, кто посетил

Облегчения, по мнению Кублановского, в ближайшем времени ждать не приходится: очевидно, что впереди – новый виток противостояния Киева и Новороссии.

– Любое успешное отражение противника в Новороссии напрямую бьет по России. В том смысле, что Запад отыгрывается на ней. К сожалению, огромные массы обывателей находятся в совершенно затемненном сознании, – уверен Юрий Михайлович. – Оказывается, пропаганда в том мире, который мы считаем свободным, достаточно тоталитарна. Она говорит о том, что Россия аннексировала Крым, который, как сказал Обама, в незапамятные времена русские цари подарили Украине! Представляете, какие референты у руководителя крупнейшего в мире государства, какой уровень мышления!.. Можно по-разному относиться к Владимиру Владимировичу Путину, но по сравнению с западными нынешними политиками он – Платон и Аристотель в одном лице. Или, во всяком случае, его референты… Так что живем мы в очень сложные времена. Ну – что ж? «Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые…»

Призванию – следовал

Вопросы из зала начались, опять-таки, с державных. «Как, – спросили Кублановского, – вы относитесь к монархии?» И услышали в ответ:

– У меня сознание монархическое. Просто потому, что я очень остро чувствую иерархию бытия. Как, думаю, и большинство христиан. Другое дело, что реставрация монархии на прежних условиях невозможна. Что монархического  сознания не исключает. Причем оно бывает иной раз в извращенной форме: я, например, знаю, что сейчас многие патриотически настроенные россияне начинают ностальгировать по Сталину. Это и есть извращенная форма тяги к иерархии, к монархическому устройству бытия. Сама по себе идея выборов, когда миллионы и миллиарды выбрасывают на саморекламу, мне претит. Просто претит; я – не демократ. Думаю, что человечество в целом стоит, возможно, перед какой-то новой формой существования. В том числе и политического. Идеологического – тоже: от безмерного расширения потребления предстоит перейти к самоограничению. Тогда, может быть, выработается и новое общественное и  мироустройство. С новыми духовными авторитетами; я уповаю на это.

– Как, Юрий Михайлович, вы относитесь к старости? Как ко времени святости или страдания?

– Как к чему-то органичному. Как к данности. Я не выделяю старость из общего течения жизни. Я вообще из тех людей, которые созрели очень поздно. И думаю, что многие свои разговоры – с Иосифом Бродским, а тем более с Александром Исаевичем Солженицыным – провел бы сейчас совсем по-другому. «Если бы молодость знала, если бы старость могла» – это действительно так. Но… У меня нет страха перед смертью; может, воображения недостаточно, не знаю... Я просто считаю, что выполнил и продолжаю выполнять свой долг, понимая: дарование литератора – штука не случайная, оно дается для чего-то. И я всегда старался честно обращаться со словом, которое – главный подарок Бога человеку. Писал стихи только по вдохновению, без оглядки на власть, общество. И как человек, выполняющий ту жизненную задачу, которая перед ним поставлена, я на старости лет чувствую себя замечательно. Хотя бывают, конечно, моменты, когда «с отвращением читаешь жизнь свою» – без этого, очевидно, невозможно.  Но в целом она меня устраивает, и в этом смысле я могу считать себя счастливым человеком. Вот как почувствовал в 16-17 лет свое призвание – так всегда ему и следовал.

– Какой вы видите завтрашнюю Россию?

– Русский народ подорван в своем генофонде в 17-м году, о чем говорить... Мы не справляемся со своими огромными пространствами. Не справляемся с теми вызовами и задачами, которые стоят перед нашей державой. И я убежден, что будет экспансия Китая, грядет передел мира – уже к 30-м годам. Так что нас и дальше ждут непростые времена...

прямая речь

«Аксенов предложил мне участвовать в «Метрополе», где собрались полярные люди – как вполне обласканные советской литературой и много публиковавшиеся, так и «самиздатчики» – я, Генрих Сапгир, Юра Карабчиевский и другие, – вспоминал Кублановский. – Это была очень интересная сборная солянка, позволившая познакомиться с Ахмадулиной, Искандером, Володей Высоцким. А к 80-му году начали надо мной сгущаться тучи. Я к тому времени стал самым публикуемым на Западе «самиздатчиком», стихи пришлись ко двору много где. Печатался в «Континенте» у Максимова, у Никиты Струве. В общем, пришлось КГБ решать, что со мной делать. Создавался невероятный прецедент: человек работает истопником и ходит в робе ремесленной, но регулярно, раз в два-три месяца, в западных антикоммунистических изданиях появляются подборки его стихов».

Есть мнение

«У Бродского появилось много молодых эпигонов, – замечает Юрий Михайлович. – Это было даже комично, когда юные стихотворцы вдруг чуть не поголовно начали брюзжать, роптать на жизнь, на Творца и заниматься перечислением предметов. Теперь это, кажется, все поулеглось, осело. И стало ясно, как обогатил Бродский отечественную поэтику».