Приметы времени

На днях в Воронежском Центре Современного Искусства (ВЦСИ) открылась выставка трех московских художников – Павла Отдельнова, Елизаветы Буравлевой и Егора Плотникова. Экспозиция получила название «Пейзаж с исчезновением». Хотя пейзажами там дело не ограничилось.

Все трое – выпускники московского художественного института имени Сурикова. Если характеризовать их творческое кредо – художники стремятся отобразить в своих работах сравнительно новое пространство: торговые центры, природные экосистемы, индустриальные виды. То есть – естественное окружение современного человека.

Призрачный свет

Соучредитель ВЦСИ Николай Алексеев рассказал «Берегу», что Центр давно хотел поговорить со своими гостями об актуальной живописи. Обсудить, насколько это жизнеспособный медиум. Ведь, начиная с шестидесятых, все, кому не лень, раз в пятилетку объявляют о смерти живописи. А потом – о, чудо! – она снова реанимируется. Пусть и в других формах. Возрождение, не иначе как. А спустя короткое время опять и снова возобновляются разговоры о ее безвременной кончине. Бесконечный процесс…

– На сей раз мы показываем ребят из академической среды, – пояснил Николай Алексеев. – Пожалуй, это самые яркие представители художественной школы, которую они исповедуют. Экспозиция проработает до 13 февраля. Потом в стенах ВЦСИ будет другая живопись, произведенная иными способами и повествующая об иных темах.

А что же темы сегодняшние? Павел Отдельнов представил на выставке урбанистические пейзажи, цикл портретов пассажиров метро («Портрет неизвестного», «Портрет неизвестной»), а также серию «Лифт» («Автопортрет в лифте», «Лифт с обнаженным»). Серия, по словам Павла, это всегда нечто, объединенное по смыслу и складывающееся в единую историю. Непременно – урбанистическую. Его творения – почти фотографии, вместившие в себя массу емких деталей, безошибочно узнаваемых жителями постиндустриальных пространств.

– Я не изображаю какие-то конкретные территории, но, наверное, больше всего мои работы связаны с московскими окраинами, – рассказал Павел. – Очень интересная тема для меня – свет. Мне кажется, что он не вполне отражен в живописи. Ну, то есть живопись складывалась сначала из божественного света, потом – из света дня. А дальше появляются вещи, создаваемые под воздействием искусственного освещения. Фактура нового света, люминесцентного – совсем другая. Он – самый рассеянный, самый безжизненный. Не дает четких теней. А вообще его природа по-настоящему не открыта. И тем более, не исследована.

Циркуляция идей

Люди в метро, ставшие героями работ мастера, по словам Павла, специально не разыскивались и не отбирались. Однако и первых встречных художник рисовать не стал: изобразил только тех, которые чем-то зацепили. Хотя объяснить, чем именно – непросто. Типажи Отдельнов для себя как-то обозначил, но эта информация ни в названии, ни в комментариях к работам не нашла словесного отражения.

– Я всегда выстраиваю какое-то пространство, – заметил Павел. – Это, опять же, связано с темой люминесцентного света. Ведь одно из его свойств – конструирование глубоких пространств. Здесь мы имеем дело не со свечой или лампочкой, вокруг которых собираются люди. А – с некими длинными нитями света в торговых центрах, аэропортах, станциях метро. Это векторы, которые организуют движение людей. Основа пространственного ощущения.

Глядя на работы Павла Отдельнова, нельзя не вспомнить о творчестве прославленного фотомастера Андреаса Гурски. О том, что связь действительно существует, Павел сам признался журналистам. Он отметил, что дюссельдорфская школа фотографии вообще и Гурски в частности – чрезвычайно интересное для него явление. Что неудивительно: фотограф Андреас Гурски вместе с коллегами открыл пикториальную фотографию – ту, которая на рубеже 1990-2000-х годов вернулась к проблемам картины. В свою очередь живопись на новом витке развития может взять наработки и завоевания фотографии. То есть между разными медиа происходит своеобразная циркуляция идей – и не это ли движущая сила эволюции?

Бегство от реальности

Евгения Буравлева представила серию пейзажей пригородной Москвы. Пейзажей в более традиционном понимании, нежели у Павла. При том в ее «природных» работах есть существенная деталь – размытые человеческие фигурки очень небольших, относительно масштабов картины, размеров. Очевидно, так художница передает ощущение потерянности индивидуума в современном мире, человеческое самоопределение как «винтика» или «капли в море». Часть работ – совсем свежие, 2014 года.

Муж Евгении, Егор Плотников, рассказал, что с какого-то момента супруга вдруг занялась исследованием разницы цветового и светового пространств городов, соотношением масштабов архитектуры, ландшафта и человека. Тогда-то и стали появляться на ее полотнах «микроперсонажи», будто бы пытающиеся понять, как они здесь очутились и что теперь с этим делать.

А о совместной работе с Отдельновым Егор рассказал вот что.

– В 2007-2008 годах у нас с Павлом был общий «индустриальный» проект, попытка осознать советскую индустрию в момент ее полного исчезновения. Мы ездили в Западную Сибирь на металлургический комбинат. Собрали материал, сделали большой цикл работ, провели несколько выставок. Потом у Павла усилился интерес к урбанистике, а я понял, что для меня этого, как изобразительного материала, слишком много. Мне достаточно каких-то более простых вещей. Возможно, это был момент бегства от постиндустриальной реальности.

Пищу для творческого осмысления действительности художнику дает наблюдение за детским мировосприятием. И он приходит к выводу, что взрослым людям, с их опытом, образованием и бесконечными делами, лучше бы забыться и… лепить снеговиков! Жить будет легче…

Жанр того, что в его исполнении представлено на выставке в ВЦСИ, Егор определить затруднился. Вроде бы – инсталляция под названием «Упавшее дерево». Но ее частью является живописное полотно. Вот и думайте, что хотите – даже диптихом творение не назовешь. Маленькие человечки, однако, присутствуют и здесь.

– Я как-то случайно наблюдал, как на улице распиливали столетнее дерево, – вспоминал Егор. – Огромный тополь, который был уже очень хрупким; рабочие боялись, что он рухнет на дом. Опиливали сначала верхние ветки. Спилили часть кроны, а большущий ствол – остался. Когда удалось все-таки свалить и его, альпинист встал на спил поверженного дерева. И смотрелся, как памятник на постаменте, наверняка чувствуя себя «победителем» дерева. Он его убил. С другой стороны, оно тоже могло кого-то убить…

Но стало мини-скульптурой; кусок бревна, поясняет автор инсталляции, это и часть природы, и объект, над которым поработал человек.

Кстати, бревна, выставленные в ВЦСИ – не местные, реквизит художники привезли с собой. На замечание журналистов, что, мол, в Воронеже тоже бревна бывают, Егор признался: он не готов к тому, чтобы искать в чужом городе древесину. Кроме того, важен масштаб бревен по отношению к прочим объектам, поэтому найти адекватную подмену «первоисточникам» – непросто. Не говоря уж о том, что каждая вещь (тем более – художественно оформленная) обладает собственной энергетикой. А она – наше все…