Казус Вержбловского
Судьба главного инфекциониста Воронежской губернии начала XX века Владимира Вержбловского стала олицетворением не только трагедии воронежцев в оккупированном городе, но и самой их уникальности в масштабах страны и мира.В Первую мировую и Гражданскую войны он спасал Воронеж от нашествия эпидемий, а в 1942 году расстрелян здесь оккупантами. Его дочь Елена прошла сталинские лагеря, и в 1960-х годах в Москве стала духовной дочерью и бессменной помощницей Александра Меня. Все подробности жизни этой воронежской семьи стали открываться только сейчас, по мере рассекречивания архивов и благодаря работе воронежского историка доцента ВГМУ Виктора Бахтина. Корреспондент «Берега» поговорил с ним о том, как судьба доктора Вержбловского сфокусировала еще одну грань в многомерной истории нашего города и страны.
Врач на все времена
– Виктор Викторович, один из своих семинаров для школьников, а также для студентов-медиков вы посвятили личности Владимира Вержбловского. В чем ее ценность для будущего врача?
– Этот человек оставался верен профессии, несмотря на самые тяжелые потрясения в истории страны. До революции он окончил Дерптский университет, проходил стажировку в лучших клиниках Германии и Швейцарии, был вхож в медицинский истеблишмент Европы, в совершенстве знал немецкий язык. А вернувшись в Россию, в 1917 году занял общественный пост председателя союза врачей Воронежской губернии, в 20-х годах стал ответственным секретарем губернской санитарной ЧК. Занимался инфекционными болезнями, заведовал Центральной рабочей амбулаторией и кафедрой инфекционных болезней в мединституте, занимал пост первого ответственного секретаря областной врачебной комиссии. И также руководил научным кружком врачей губернии, редактировал журнал губздравотдела «Медицинские беседы». Даже баллотировался в горсовет. Во время оккупации в 1942 году продолжал лечить воронежцев и был расстрелян следом за доктором Ребеккой Мухиной. Но в отличие от Ребекки, его имя воронежцам пока не известно.
Оккупация: коллизии и иллюзии
– Почему он остался в оккупированном городе, не эвакуировался вместе с чиновниками горздрава?
– Вероятно, не успел – по состоянию здоровья. В архивах есть показания, что Владимир Вержбловский во время оккупации находился на излечении в госпитале у Ребекки Мухиной. А затем сам начал ей помогать, подключился к лечебному процессу, спасал оставшихся в городе жителей. И также, в совершенстве владея немецким, стал переводчиком между воронежскими врачами и оккупационными властями. Но у нас пока ограничен перечень источников, и вопросов остается много. Когда Ребекку Мухину как еврейку расстреляли во дворе госпиталя (нынешняя школа №12 – прим. авт.), другие врачи попытались спасти старого Вержбловского – перевести через дорогу и спрятать в Доме инвалидов (нынешний жилой дом №86 по ул.20-летия Октября – прим. авт.). Но на углу их повстречала зондеркоманда Радецкого. Как теперь стало известно из архивных документов, еврей Вержбловский был убит оккупантами при переходе дороги.
– Что для вас как историка оказалось наиболее ценным в этих рассекреченных документах?
– Нравственные коллизии, которые в экстремальных ситуациях всегда становятся особо ощутимыми. С одной стороны, де-юре Вержбловский сотрудничал с оккупантами, раз выступал переводчиком – посредником между ними и воронежскими коллегами. С другой стороны, он вместе с другими врачами оставался верен профессиональному долгу и клятве Гиппократа. И еще не стоит забывать, что до революции он много лет прожил в Германии, общался с самой уважаемой в немецкой медицине профессурой. Я думаю, он просто оказался в плену иллюзий, как и многие другие дореволюционные и советские интеллигенты, кто знал Германию и немцев лично, не понаслышке. Наверняка доктор Вержбловский продолжал верить в культуру, образованность и гуманистические ценности немцев. К тому же его, советского профессора, коллеги в Германии хорошо знали. И еще важный нюанс – Вержбловский себя к иудеям не причислял, он не соблюдал религиозные еврейские традиции. Его дочь Елена писала в воспоминаниях, что в семье никогда не было разговоров про религию, и даже когда она сама стала проявлять настойчивый интерес, родители с нею поговорили очень серьезно. В общем, в отношении немцев Владимир Михайлович питал особые личные иллюзии – а когда в городе проявилась вся безжалостная реальность 1942-го, весь принесенный оккупантами ужас, то уже было поздно. Расстрелянному профессору было 72 года.
Джойс, Мень
и сила духа
– Кстати, его дети прошли сталинские лагеря. Сын Дмитрий был активным троцкистом и осужден за это четыре раза. Дочь Елену арестовали в Москве следом за мужем – переводчиком английской литературы. Он первым в Советской России начал переводить Джеймса Джойса. Арестовали – за «участие в фашистской организации», но Елена до конца своих дней была убеждена, что арестовали их «из-за Джойса». Сама она оказалась в русском православном мире для многих настоящей путеводной звездой – светила долго, тихо все послевоенное и даже послеперестроечное время вплоть до исхода XX века. Уже после лагеря, за неделю до Великой Отечественной войны, Елена покрестилась в православие. Были в ее судьбе и подпольные священники, и катакомбная церковь в Загорске, и тайный постриг – как клятва верности погибшему в лагерях мужу и Христу. Затем была семья Александра Меня, спасение уникальной рукописи перевода «Улисса» Джойса, помощь отцу Александру в его трудах над «Сыном человеческим». Елена – тогда уже монахиня Досифея – стала его бессменной машинисткой. В советские годы она печатала те книги самиздата, которые Мень раздавал своим прихожанам. О ней в России сняли художественный фильм, но на большой экран он так и не вышел.
Продолжение следует
– Для вас как ученого история профессора Вержбловского еще не завершена?
– Нет. Планирую писать монографию, потому что по мере изучения его документов стали открываться все новые пласты истории нашего города. Например – история воронежских госпиталей периода Первой мировой и Гражданской войн, которая пока не изучена. Также все больше вопросов по судьбе воронежских больниц и их пациентов во время оккупации города – что стало с городской психиатрической клиникой? Остается неизвестной судьба пациентов онкологической клиники и других лечебных учреждений. Еще одна загадка – пациенты Дома инвалидов-хроников им.К.Маркса (их имена нам известны), которых весной 1942 года эвакуировали в наш город из блокадного Ленинграда. Ведь их, вероятно, также не смогли эвакуировать, и они стали жертвами Песчаного лога. Весь этот еще не поднятый пласт конкретных судеб воронежцев представляет особый интерес. Именно личности, само олицетворение нашей истории мне особенно дорого.
