От чего седеют в 18 лет
Завтра мы отмечаем 69-ю годовщину освобождения Воронежа – города воинской славы. Это почетное звание было присвоено нам 16 февраля 2008-го Указом Президента России Владимира Путина за «мужество, стойкость и массовый героизм, проявленные защитниками города в борьбе за свободу и независимость Отечества». 6 мая того же года соответствующую грамоту глава государства вручил в Кремле мэру Воронежа Сергею Колиуху.
Но что такое «Город воинской славы»? Прежде всего это, конечно, люди – те, чья стойкость и сила духа позволили отстоять не только Воронеж, но и всю нашу Родину. Подполковник в отставке, председатель Совета военно-исторической секции областного краеведческого музея Павел Арчаков не просто один из них: этот человек – символ героизма и подвига тех лет, той воинской славы, которую снискал себе и Воронеж.
Бил немцев на третий день войны
Павел Максимович прошел всю войну. Как выжил, не знает и сам. Убежден – просто повезло. Рядом один за другим погибали друзья, командиры, новобранцы и опытные сослуживцы, трусы и смельчаки. А он продолжал шагать по дорогам Великой Отечественной. Трижды смерть прикоснулась к нему, но не забрала с собой – каждый раз все заканчивалось контузией. Поправлялся – и снова в строй. И не в какие-то тыловые части или материальное снабжение – а прямо на передовую, в гущу боя. Начинал в пехоте, затем стал минометчиком, долгое время служил в дивизионной разведке. Только награды на его кителе весят больше четырех килограммов. Среди них три ордена Отечественной войны, два – Красной Звезды, медали «За Отвагу», «За оборону Москвы», «За взятие Берлина». А сколько они «весят» на самом деле?
В армию Пашка рвался, когда война еще не началась. В 16 лет написал письмо наркому обороны с просьбой призвать его на службу. Сейчас объясняет свой поступок с улыбкой: «Девушки в то время не хотели идти замуж за тех, кто не служил». Но в 1939-м Арчакова в армию не взяли: после 9-ти классов остался работать в родных Синих Липягах, что в Нижнедевицком районе. А 5 мая 1941 неожиданно вызвали в военкомат и, напомнив про письмо, велели, ни с кем не прощаясь, садиться в машину и ехать в Орловское военное училище.
За полтора месяца учебы Арчаков успел не только привыкнуть к армейским порядкам, но и пройти первую проверку на прочность: на Слуцком полигоне он участвовал в испытаниях новых образцов химического оружия. А 18 июня курсантов подняли по тревоге и перебросили под Брест. Там, среди многочисленных оросительных каналов и болот, 25 июня 17-летний Пашка впервые и пошел в бой.
– Мы получили приказ хотя бы на час или два задержать наступление противника по дороге на Гомель, – вспоминает он. – Заняли оборону у моста на реке Ясельда. Нами командовали опытные офицеры, прошедшие Испанию и финскую войну, так что действовали мы грамотно: пропустили разведчиков, не обнаруживая себя, а когда подошла основная колонна – открыли огонь. Щелкали изредка из винтовок и ждали, пока они расстреляют по нам свой стандартный боекомплект 5-6 рожков. Как только автоматный огонь стих, примкнули штыки и – в атаку. Они не выдержали и побежали: бросили не только убитых, но и раненых, машины, оружие. И мы на третий день войны убедились на практике: немцев бить можно!
Настоящий ужас
В тот первый бой ему не было очень страшно. Происходящее казалось какой-то игрой, вроде мальчишеских «казаков-разбойников». Настоящий ужас войны Павел испытал уже ближе к зиме, под Москвой. Арчаков служил еще в пехоте – командиром отделения. В конце ноября его часть сдерживала фашистов у знаменитой деревни Крюково. Когда немцы оказались измотаны, было принято решение перейти в контрнаступление.
– 6 декабря подошли «катюши», – рассказывает ветеран. – Дали залп, и сразу, как только затихли разрывы, мы ворвались в деревню. Но фашисты в упор открыли шквальный огонь. Потом завязалась долгая рукопашная… Страх приходит, не когда бежишь в атаку или сходишься в штыковой. В тот момент все словно отключается, о последствиях не думаешь. По-настоящему страшно становится, как бой стихнет и ты видишь вокруг кровь, стонущих, развороченных взрывами и пулями ребят. Мне было в тот день 18 лет. После боя я снял каску и подшлемник – мои волосы уже стали седыми. А некоторые ребята от пережитого в ту атаку от ужаса полностью полысели...
Под Волоколамском 31 декабря Павел Арчаков получил свою первую контузию: в каску ударила противотанковая болванка. Очнулся 1 января и отказался идти в медсанбат – снова встал в строй. Потом было еще две контузии, одна из которых – по-настоящему жуткая: в лицо ударило кипящее масло из разорванного противотанковой миной трактора. Медики десять дней чистили ему глаза. Зрение спасли, но последствия того взрыва остались: пару лет назад врачи, делавшие ветерану операцию на глазных яблоках, извлекли-таки капли масла.
На историческом параде
Военные дороги дважды приводили Павла в родной Воронеж. И каждый раз судьба готовила ему нечто особенное. В 1941-м, перед самой отправкой на защиту Москвы, Арчаков стал участником исторического военного парада 7 ноября. В стране их тогда прошло три – в столице, Куйбышеве (ныне Самаре) и Воронеже. Кроме курсантов, тянувших носок в «коробочке» восемь на восемь человек по главной площади города – тогда она называлась «20-летия Октября» – прокатились легкие танки и военные мотоциклы, срочно переброшенные в наш город с фронта из Курской области.
– Парад принимал командующий Юго-Западным направлением маршал Тимошенко, – говорит Павел Максимович. – Прошли мы хорошо. Послушали из репродукторов знаменитую речь Сталина, где он сказал, что мы – достойные потомки русских полководцев – Невского, Суворова, Кутузова, и что враг будет разбит! После нас покормили – гречневой кашей с маслом, вкусной домашней колбасой, и мы с Курского вокзала уехали на Москву…
Кстати, сегодня Павел Арчаков – единственный из живущих в Воронеже участников того исторического парада.
– Был еще Саша Андриянов, – вспоминает он. – Но уехал к сыну на Волгу.
Второй раз Павел оказался в Воронеже в сентябре 1942-го, уже в дивизионной разведке. Минометная часть базировалась в районе ВоГРЭСа, и командирам требовались координаты огневых точек, складов и штабов немцев, расположившихся на Чижовке. Тогда-то и пришлось Арчакову исползать все ее бугры на животе, стирая локти и колени, ежесекундно рискуя попасть под огонь часовых и снайперов.
В середине сентября немцы попытались перейти в очередное наступление. Однако, во многом благодаря разведке, наши части смогли сначала эффективно подавить атаку, а потом и сами двинулись вперед. 28 сентября советские войска овладели Чижовкой, поднялись на холмы в Шилово и в центре Воронежа – у главного корпуса ВГУ.
– После этого и у нас силы кончились, – вспоминает Павел Арчаков. – И с конца сентября «большая война» в Воронеже завершилась. Немцы перебросили отсюда на юг танковый корпус. Следом наши вывели 9 из 11 дивизий: кого на отдых, кого – на другой участок фронта. До января в городе шли незначительные бои. Утром 25 января разведчики поползли через «колючку» на ул.Транспортной сначала к заводу Дзержинского, потом к вокзалу. А там – никого. Немцы бежали из Воронежа, как когда-то поляки и французы из Москвы. Генерал Черняховский отдал приказ: «Догнать!» И немцев догнали – уже через 70 км, под Вязноватовкой Нижнедевицкого района.
А дороги войны повели Павла дальше – к Курской дуге, к освобождению Харькова, к форсированию Днепра, к штурму Кенигсберга. Арчаков был среди тех, кто сражался за Берлин, кто шел на помощь восставшей Праге. Потом был парад Победы в Варшаве, и еще 15 лет офицерской службы.
А теперь – про любовь
1 января 1947-го он женился, увидев второй раз в жизни в родных Синих Липягах свою невесту – Машу. Вместе прожили 61 год. Судьба подарила им сына и дочь. Затем внука и внучку. В новом веке – правнуков.
– Никита и Роман – 11 и 9 лет, – с гордостью рассказывает Павел Максимович. – Мощные мужики растут! Вон, Никита в 5-м классе, а уже 174 см рост и кроссовки 43-го размера.
Грустно одно – любимая Маша не увидела, как выросли правнуки. Умерла в августе 2007, когда сам Павел, приглашенный на открытие нового театра в Бресте, вернулся оттуда не домой, а в московский госпиталь: во время визита упал и сломал шейку бедра. Так и хоронил ее, сидя в инвалидной коляске, которую сразу после этого поставил в угол и заставил себя заново научиться ходить – с титановым протезом вместо кости.
Теперь он мечтает об одном: вернуть катастрофически слабеющее зрение. Сейчас молочная пелена все сильнее закрывает глаза, и ветеран надеется, что ему поможет очередная операция.
– Лет семь назад я начал писать стихи, – объясняет он. – А последний год не могу, не вижу на бумаге слов. Но так хочется о многом сказать. Не только о том, что происходит вокруг, и не только о войне. Главное, хочу успеть написать – о любви.
…Завтра, в День освобождения Воронежа он, как всегда, поедет в Шилово. Возложит там цветы к братским могилам. Затем – торжественный обед, встреча ветеранов с главой города.
– Грустно только, что с каждым годом на таких встречах ветеранов все меньше и меньше. И это никак не изменить… Но я не ропщу. Своей жизнью доволен. Полностью. Предложат что-то поменять – откажусь. В душе остался таким же, как тот мальчишка, который в мае 1941-го запрыгнул в грузовик и умчался из родных Липягов навстречу надвигающейся войне. И, как и тогда, я чувствую себя счастливым человеком.