Газета,
которая объединяет

Как сочетать несочетаемое

Норвежский саксофонист рассказал в Воронеже об уникальном творческом эксперименте
Рубрика: Культура№ 123 (1838) от
Автор: Сергей Попов

В нашем городе вот уже в девятнадцатый раз проходит фестиваль «Джазовая провинция». Позавчера, в день его официального открытия, состоялась пресс­конференция, на которой, правда, говорилось больше не о фестивальных событиях, а о творчестве пришедших пообщаться с журналистами музыкантов – участников нынешней «Провинции».

Интервью с легендой советского джаза Анатолием Вапировым и его Back Sea Quartet читателей «Берега» ждет впереди: разговор с музыкантом вышел настолько объемным и содержательным, что в этот материал он никак не поместится. Пока же предлагаю знакомство с незаурядным норвежским саксофонистом Хоконом Констардом. Поехали?

Голос из детства

Лучшим выступлением первого же «филармонического» вечера «Провинции» оказался именно сет Констарда. И это, безусловно, задало традиционно высокую планку всем последующим концертам. Мы ведь немного поскромничали, назвав Констарда просто «незаурядным». Он – поистине уникальный музыкант. Этот норвежец стал первым, кому пришла в голову идея совместить импровизационную музыку и оперу. О том, как он пришел к этой мысли, Хокон рассказал местной прессе.

– Русская публика – лучшая из тех, перед которыми приходилось выступать, – начал Хокон Констард. – Я говорю эти слова не везде (улыбается – прим. авт.). Русские слушатели – образованные, способные по­настоящему погружаться в музыку. Эти люди умеют находиться внутри музыки в состоянии, близком к медитации. А еще – очень тепло принимают, аплодируют, вызывают на бис. Поэтому мне приятно, что я здесь; никогда раньше в Воронеже не был. В России приходилось выступать – в Архангельске, Мурманске и Санкт­Петербурге. Но у вас я – впервые.

– Расскажите, что вас вдохновило на изучение оперы?

– Мне всегда хотелось найти себя в музыке. В детстве я много пел, но потом, когда начал играть на саксофоне, как­то оставил певческие опыты. Пять лет назад, будучи в Нью­Йорке, впервые попал на настоящую оперу. Впечатление от этой музыки было сильнейшим, ведь мне раньше никогда не приходилось слушать ее как должно. Потом попытался играть на саксофоне вместе с оперным певцом, но идея не сработала. И тогда подумалось: буду петь сам. Я хочу петь сам!

– Просто взяли – и запели? Без подготовки и специфического обучения?

– Нет, конечно. Вскоре я оказался у преподавателя по вокалу, и она заставила меня петь гаммы. Через час­полтора педагог сказала: «Кажется, где­то там есть голос». Я почувствовал себя снова шестнадцатилетним. Почувствовал, что что­то ищу и что­то даже нахожу. Много пел, много тренировался дома. Через какое­то время пришел еще раз к преподавателю, она послушала меня и сказала: «Ух ты!» После такой оценки я стал очень серьезно относиться к опере. Потому что опера – нечто такое, чему можно учиться всю жизнь.

Лондон ждет

– Как, Хокон, пришла идея «готовить» именно ту «смесь» из саксофона и голоса, которую вы демонстрируете на концертах?

– В процессе обучения. Когда стал смешивать оперные эксперименты с инструментально­импровизационными. Кажется, я единственный человек в мире, который настолько сумасшедший, чтобы заниматься такими вещами (смеется – прим. авт.).

– Каковы впечатления от музицирования на открытии не совсем еще достроенного на улице Орджоникидзе воронежского культурного центра «Кампанелла», состоявшегося накануне нашей беседы? И почему вы там только играли, а петь не стали?

– Место очень интересное. Мне нравится энергетика тех зданий и помещений, которые находятся в стадии создания. Так что поучаствовать в зарождении чего­то нового было здорово. Но петь я не стал: много пел в последние дни. Плюс вечером в филармонии тоже нужно петь. Пришлось поберечься, потому как почувствовал, что начинается простуда.

– Не думали принять участие в классических оперных постановках?

– Не только думал, но и принимал. Я пел арию герцога в «Риголетто». Это очень интересно. Надеюсь, смогу участвовать в опере и в дальнейшем. Но хочется продолжать и другие направления своей карьеры. Я пою соул, пою какие­то оперные вещи. Еще у меня есть своя группа, мы совмещаем оперу и джаз. А в декабре планирую петь рождественские песни на Трафальгарской площади в Лондоне.

– Есть ли у вас любимые роли или произведения в целом в рамках оперного жанра?

– Мне бы хотелось попробовать спеть нечто лирическое. Люблю оперы Верди. А в школе я пел Ленского (демонстрирует на русском: «Куда­куда...» – прим. авт.). Очень красивые песни у Римского­Корсакова.

– Для воронежских зрителей была подготовлена четко выстроенная и отрепетированная программа? Или в ней нашлось место импровизации?

– У меня есть наброски и идеи композиций. Но в процессе работы они наполняются импровизационным содержанием. Программа предполагает игру на акустическом саксофоне, кларнете и работу с лупером. Это специальный механизм, который «ловит» созданную тобой музыкальную канву, записывает ее, закольцовывает и тут же выдает. Получается, что ты можешь играть тут же – под ту основу, которую сыграл вживую минуту назад.

Анализ и синтез

– Вы рассматриваете себя как музыканта в контексте того, что называют скандинавским джазом?

– Пожалуй, да. Американская джазовая культура уходит корнями к американской джазовой истории. А что касается европейской и, в частности, скандинавской истории – она, опять­таки, связана с американской, но уже опосредованно. Поэтому мы играем в этакий виртуальный футбол: перекидываем мяч от европейской традиции к американской.

– При игре на саксофоне вы пользуетесь ногой. Часто ли применяется такая техника саксофонистами?

– Благодаря этому приему  создается интересный звуковой эффект, что­то вроде «вау­вау». Не могу сказать, что я самостоятельно придумываю подобного рода эффекты, но я их коллекционирую. В этом, наверное, и состоит джаз – в синтезе того, что тебе нравится. Но, безусловно, этот сбор должен быть как­то переработан, чтобы на выходе получилось уже нечто свое.

– Про манеру вашей игры говорят: у Хокона многоголосый саксофон. Вы в каждое выступление включаете именно такую технику звукоизвлечения?

– Возьму для примера концерт в «Кампанелле». Помещение там новое, звук еще не сформировался, акустические характеристики площадки – «плавающие». Поэтому я принял решение не играть в микрофон, не применять никаких примочек, а просто извлекать чистый звук. Мне кажется, все было сделано правильно. Стараюсь ориентироваться по ситуации, вот и тут – сориентировался.

– Влияет ли на вашу музыку норвежский фольклор?

– Конечно же. Работа джазового музыканта предполагает способность перерабатывать все музыкальные мысли, которые есть в голове, и «вводить их в игру». Сейчас по радио играет довольно много фолк­музыки, и, естественно, она как­то мне в голову попадает. Так или иначе. А уже когда я музицирую, то все влияния «отражаются» в моей музыке.

P.S. На пресс­конференциях такое случается не часто. По окончании беседы Хокон попросил минутку внимания и поделился мыслями на темы, не очень близкие к чистому искусству.

– Не хочу вмешивать политику в разговоры о музыке, – отметил музыкант. – Скажу о простой житейской ситуации. Показал друзьям на карте Воронеж. Место, в которое собираюсь ехать. И они наперебой стали уверять, что там может быть опасно. Я решил, что не буду думать об этом, а просто приеду. И я приехал в чудесный город! С прекрасными людьми, замечательными слушателями. Здесь все обмениваются какими­то идеями, создана по­настоящему творческая атмосфера! Я очень признателен организаторам фестиваля «Джазовая провинция», потому что именно благодаря ему я узнал что­то важное о мире.