Смысл в его истории
В продвинутых кругах продолжают ломать копья вокруг единого
учебника истории. Как должны подаваться в нем события? Может ли вообще
существовать единая концепция истории? Конечно, может. Но не концепция главное
в истории. А что главное?
Попробую пояснить на примере одной всем известной истории – смерти актера Андрея Панина, с вероятного дня которой как раз прошло девять символических дней. О чем мы узнали сначала? О том, что Панин был обнаружен другом спустя четыре дня бесплодных попыток дозвониться до него, мертвым в собственной квартире. Панин лежал в луже крови с пробитой головой. «На голове Андрея Панина есть несколько ссадин и черепно-мозговая травма», – заявил официальный представитель СКР. Оттуда же, из СКР просочилась информация, что, возможно, актер был нетрезв. В квартире нашли пустые бутылки из-под крепкого алкоголя. Предварительная версия: Андрей Панин упал с высоты собственного роста и не смог подняться. Его жена узнала об этом от журналистов, позвонивших за… комментарием.
Ну, кажется, картина яснее ясного. Не так давно похожая смерть настигла столь же харизматичного актера… и ведь не сразу вспомнил фамилию Владислава Галкина. Стерлось как-то за историями о пьяной стрельбе в барах, глупыми потасовками и хамством. Такое не идет культовому герою, а актер уровня Галкина, и тем паче Панина – это культовый герой своего времени. В таких случаях актер становится более, чем актер – он политический актор. А тут, как и в случае с Галкиным, начинает циркулировать слух о том, что Панин был брошен женой.
И что, вот это то, что мы должны помнить в связи со смертью одного великого (именно великого) Актера? Это такая, блин, история?
Нет, Панин слишком знаков для нашего времени, чтобы уйти вот так. «Панин так же архетипичен, как в свое время, скажем, Иннокентий Смоктуновский. Панин представительствует от лица низов, массы, что называется, «народа», то есть тех, кто оказался отчужден уже по результатам социального передела 90-х и от кого поэтому принято ждать некоего асимметричного ответа. Живчик со стертой физиономией. Он воплощает страх постсоветского общества перед предприимчивым и сильным трикстером, который возьмет, да и вынырнет на поверхность социальной жизни из своего потаенного омута. А после непременно понаделает дел и поналомает дров в этом будто бы устоявшемся, будто бы благополучном мире глянца и новой показухи», – точно описал актера лет пять назад кинокритик Игорь Манцов.
И даже после смерти вынырнет, да. Поэтому через пару дней я читаю как должное версию друга актера Геннадия Русина – того самого, что обнаружил тело Панина:
– Он заболел вирусом и поехал на эту квартиру, чтобы не заразить своих детей. Я ему об этом сказал: «Андрюша, поезжай на ту квартиру. У меня тоже был этот вирус. Я болел, потом заболел мой ребенок, брат!» Он сказал: «Я все понял!» Взял кучу сценариев почитать и ушел в свою квартиру. Вот как начиналась эта история...
Русин замечает, что остальные подробности он пока намерен сообщить только следствию.
Это хорошая попытка подачи сюжета, по меньшей мере – похвальная. Согласитесь, теперь перед нами предстает совсем иная история, нужная история. Панин был болен, но он любил и любили его; он уехал в отдельную квартиру, чтобы не заразить свою семью.
Затем появляется еще одна версия, не опровергающая, а скорее дополняющая версию друга. Панин, возможно, был убит. Утечка от судмедэкспертов: на теле артиста обнаружили следы избиения, их столько, что Панину нужно было упасть не менее двадцати раз, чтобы получить такие травмы.
«Андрей мог просто выйти на улицу, и к нему кто-то прицепился, мог встретить подонков под наркотой, пьяных... которые узнали известное лицо и потребовали полчаса фотосессии», – комментирует эту версию Русин. Дескать, потом раненый и ослабленный болезнью актер пришел домой, упал и уже не смог оказать себе помощи.
Он попал в переплет. Он – боролся. Он – страдал. Соседи в течение нескольких дней слышали стоны, доносившиеся из квартиры Андрея Панина, но никто не дернулся – разве это для нас ново?
Помните, в «Свадьбе» режиссера Лунгина Гаркуша-Панин приставляет к голове мента Борзова-Семчева пистолет: «Жить-то хочешь?» — «Хочу». — «А я чего-то нет»…
Панин и герой, и жертва – вот подлинная история его образа и его смерти. И не столь важно, насколько эта история согласуется с сухой фактологией предварительного следствия (тут случай – как у Гете: «если факты не согласуются с моей теорией, тем хуже для фактов»). Ведь нам нужны не просто исторические факты. История также может иметь «Единую концепцию» или не иметь, любой из вариантов мы переживем. Но История обязана иметь какой-либо смысл. Истории без смысла – не нужно.
