Воробьи в розыске
Раньше я время от времени находил на веранде воробьиные перья: кот приносил добычу, которую считал более почетным трофеем, чем мышь. Мы живем на краю лесного массива, на границе между полудикой природой и полуцивилизованным поселком. И это пограничное состояние позволяет мне, не вставая с дивана, наблюдать маятниковую миграцию птиц: откуда прилетают, на какие деревья садятся, что клюют на помойке или в кормушке.
И могу подтвердить тревожные сигналы «зеленой» общественности: численность городских воробьев в текущем веке и особенно в этом году сильно снизилась.
«Видимо, это связано с какими-то заболеваниями внутри популяции. У птиц есть свои болезни, которые периодически снижают их численность», − предположил великий знаток городской природы Николай Дроздов.
Кстати, дроздов тоже меньше стало. Поредели стаи синиц. Да что там: мыши стали исчезать, на их место пришли крысы. Соек меньше стало – зато прибыло сорок, чьему уму и способности к коллективному взаимодействию я не перестаю удивляться. А пчелы со шмелями? Вместо них прилетают осы, которые предпочитают не опылять вишни, а воровать с бечевки мою таранку.
Так что версию о «воробьиной болезни», при всем уважении, я не разделяю. Дело, скорее всего, в новых технологиях, убийственных для экосистем. Часто стрижем траву, не давая созреть питательным семенам, вытравливаем клеща, уничтожая заодно вкусных жучков-червячков. Вводим раздельный сбор мусора, лишая воробьев десерта. Наконец, гладкие стены высотных домов, отсутствие стрех под крышами лишают воробьев традиционных мест гнездования.
А может, просто эволюция продолжается и выживает умнейший – как это случилось миллионы лет назад с человеком. Процессы ускоряются, и, может, уже через сотню лет на моем диване будет сидеть ворона и наблюдать, как по садовым деревьям скачут и о чем-то непонятном лопочут люди.