Поболтать с Гекльберри Финном

Сомневаться, на мой взгляд, не приходится: новый спектакль, появившийся в репертуаре театра юного зрителя, явно его обогатил. Сочинение режиссера Вадима Кривошеева, больше знакомого воронежцам по актерской деятельности в ТЮЗе и Камерном театре, – вещица просто славная.

Слово «вещица» в нашем контексте лишено уничижительного оттенка. И продиктовано исключительно обаянием зрелища: спектакль получился легким (даже отчасти порхающим), свежим, озорным, острым на язычок. Поучительным, но не морализаторским. И, вместе с тем, глубоко лиричным. Сказать одним словом – профессиональным; уже будучи артистом (а прежде – выпускником воронежской академии искусств) и достигнув на этом поприще достойных результатов, Вадим учился режиссуре в Щукинском училище.

Все на местах

«Том Сойер» – не первая профессиональная (были еще студенческие) постановка Кривошеева: третья. И, по-моему, лучшая. Комплименты хочется адресовать не только режиссеру: чувствуется слаженная работа единомышленников, когда и сценограф (Михаил Викторов), и актеры, и даже осветители – в теме, что называется, с потрохами. Замечательно помогает донести смысл истории музыкальное оформление (также – Вадим Кривошеев). Отсюда – стилевая стройность спектакля (выбранная стилистика, заметим, – не самая легкая): как взял он в начале нужную ноту – так до финала и не сфальшивил. Вроде, иначе и быть не должно, но как часто это – всего лишь теория…

Уловив нерв спектакля, вспомнила я незабвенного Сергея Довлатова с его признанием: «Для меня фраза «я остановился поболтать с Гекльберри Финном» полна неизъяснимого очарования». По ощущению, режиссерский взгляд на героев Марка Твена родственен довлатовскому. Вадим с такой любовью и знанием дела «вылепил» убедительные образы, что нет желания выделять кого-то из персонажей и исполнителей: все на своих местах.

Конечно, главного героя не отметить – вовсе уж перебор: Алексей Иванов, сыгравший Тома, просто молодец. Внешне он весьма напоминает киношного Сойера в исполнении Феди Стукова – и очень здорово эту беспроигрышную внешность обыгрывает. Может быть и легкомысленным, и страдающим, и бесшабашно веселым, и задумчивым – и всегда это солнечный Том Сойер с его благородным, полюбившимся нескольким поколениям землян, характером.

Молодость и опыт

Случай наш тот, когда грех не повториться: молодые тюзовские актеры и в целом хороши. Динамика действа, его мускул и ритм, почти нигде «не провисший» – в немалой степени их трудами добыты. Более опытные коллеги (Андрей Лунев, Василий Марков, Ярослав Козлов, Елена Дахина, Сергей Смирнов, Михаил Кривов) работают с теми удовольствием и качеством, которые выдают заинтересованное отношение к спектаклю – и это тоже здорово.

Весь «Том Сойер» – как один яркий акцент. И все же внутри него – собственные ударные точки расставлены. Хотя – настолько деликатно, что точками (то есть «прыщами» на ровном месте) они никак не выглядят. Прекрасно, к примеру, решена сцена сна Тома: нашкодивший мальчишка, обидевшись на окружающую действительность, «лег в постель с намерением умереть». На два дня; кому из нас не памятна такая детская месть, когда непонимающие взрослые замучили до невозможности? Вот умру, «грезит» маленький человек, тогда поплачете, поймете, кого ругали! Так и Том: спит и видит, как все его обидчики поочередно рыдают около «покойного». Хвалят на все лады и раскаиваются в содеянном… Сцена озарена красным (альтернативным предшествующему) светом, персонажи перемещаются по ней, как в замедленной съемке. Том, разбуженный, наконец, тетей Полли, выглядит натурально заспанным и растерянным. И – никакого пережима, никакой утрированности; за чувство меры и такт Вадима Кривошеева стоит похвалить отдельно.

Жизнь без волшебства

– Выбор «Тома Сойера» для постановки был простым, – рассказал режиссер. – Считаю, во-первых, что детей нужно приучать к хорошему литературному материалу. Во-вторых, давным-давно позабыты в литературе, особенно детской, приключения; все больше волшебство какое-то в ходу, ужасы, магия и прочие потусторонние вещи. А Марк Твен – великий сатирик, которому, кроме всего прочего, удалось рассказать простую историю взросления мальчика. Который из детства переходит во взрослую жизнь, набираясь ответственности за свои поступки. Меня привлекло в материале то, что ребенок сам принимает решения. Он – баловник: и пират, и бандит, и, естественно, Робин Гуд. Но – лишен каких-либо волшебных качеств. По ходу спектакля Том растет как личность, понимает важные вещи. И никто ему в этом не помогает – сам созревает.

– К такого рода самостоятельности, получается, вы и стараетесь привлечь внимание зрителя?

– Да. Хочется донести мысль о том, что жизнь как таковая лишена волшебства. Нужно мужать и взрослеть самому. Учиться решать возникающие проблемы. Через озорство и игру понимать вечные истины.

– Не боитесь того, что сегодняшние юные зрители могут и не знать произведения Твена?

– Нет, не боюсь – я как раз хотел бы, чтобы они его узнали. Чтобы после спектакля взяли книжку и прочитали замечательное произведение – смешное, язвительное, но очень атмосферное и доброе. Наш сценарий написан таким образом, что полностью Марка Твена не передает – по сути, мы взяли только одну сюжетную линию. Хотя в инсценировку, во многих местах, даже авторский текст вставлен.

– Сами в детстве Томом переболели?

– Конечно. Я воспитывался на этой книге. И спектакль зрел во мне давно, еще в студенческую бытность. У нас, на курсе Алексея Константиновича Дундукова, был дипломный спектакль «Том Сойер» – самостоятельная, но коллективная работа. И мысль о том, чтобы самому воплотить Твена на серьезной сцене, сидела во мне очень долго.

Картина и художник

– Как актерство соотносится с режиссурой? Две самостоятельные профессии – а вы весьма активны в обеих…

– Этому меня научили в «Щуке»: выключать артиста, включать режиссера.

– Что, техника есть специальная?

– Не то чтобы техника – просто перестраиваешься. Начинаешь мыслить другими понятиями: если актер мыслит действиями, распределяемыми по роли, то режиссер – событиями пьесы. Потому что, работая над спектаклем, он внутренне проживает жизни всех персонажей. И если я сел в кресло режиссера, вижу перед собой артистов, которым должен что-то объяснить и как-то их увлечь, то мои актерские качества выключаются. Актерство, конечно, пригождается, но все-таки целей я добиваюсь режиссерских. Даже выйти и показать стараюсь как можно реже – когда это делаешь, актеры начинают копировать. А лучше, чтобы они сами оценивали событие, сами натыкались на него. Иначе будут обезьянки и куклы.

– А если рассмотреть ситуацию наоборот: вы – на сцене, режиссер, к примеру, выстраивает мизансцену, и вам хочется несколько подкорректировать его решение...

– Это невозможно: у каждой картины свой художник. И я в любом случае пытаюсь понять режиссера: у меня, конечно, есть собственное мнение – на один и тот же материал много точек зрения всегда. Но личное мнение – где-то там, очень глубоко. И никогда не вылезет наружу. Вмешиваться в замысел режиссера, вставлять палки в колеса – этим я не грешу.