Время тотальной ностальгии

Никита Рак – режиссер академического театра драмы имени А. Кольцова. Поставил там три спектакля. «Танец Дели» И. Вырыпаева и «Как я стал» Я. Пулинович с успехом идут на малой сцене не первый сезон. Премьера «Соло для часов с боем» по пьесе О. Заградника состоялась в конце января.

Интересная история

«Соло для часов с боем» – первая работа молодого режиссера на большой сцене нашей «драмы». Об увлекательном процессе работы над спектаклем, а также о своем видении современного театра Никита Рак рассказал читателям «Берега».

– Никита, я знаю, что вам интересны пьесы современных авторов. Вы их чувствуете, понимаете, вдохновляетесь и т.д. И вот вы получаете в работу старую пьесу Заградника, прочно ассоциирующуюся с мхатовскими звездами конца семидесятых. Происходит это в результате производственной необходимости. Но пьесу-то вам в итоге пришлось полюбить?

– Да. Полюбить мне ее действительно пришлось. Вы сказали о производственной необходимости. Художественная политика худрука театра Владимира Сергеевича проявляется и в том, что в репертуаре должен быть спектакль на актеров старшего поколения. Как я называю, спектакль со звездами воронежской сцены.

– Ну, так оно и есть.

– Да. И вот появилось это название. Я не знаю деталей того, как оно появилось, но – появилось. Пьесу я знал. Но на тот момент, по-моему, ни разу не читал глазами. Ну, может, и читал, но забыл. Спектакль Васильева-Ефремова, который был поставлен молодым Анатолием Васильевым в 70-х со звездами того МХАТа, я, конечно, знал. Вроде там начинал Ефремов, а Васильев подхватил. Похожая ситуация получилась и у меня. Я прочитал пьесу – и подумал: как она может сегодня попасть в зрителя? Где стыковка с сегодняшним днем? И вдруг оказалось, что как раз эта стыковка – бешеная. И чем дольше я работал, тем больше в этом убеждался. В пьесе много воспоминаний о чудесном прошлом и еще о чем-то. Но ведь мы сейчас тоже переживаем время тотальной ностальгии. Не так давно был долгий Новый год. Включаешь телевизор – там старые фильмы.

– Сплошное ретро, да.

– Старые песни и так далее. Ощущение вечной ностальгии, того, что раньше было лучше, чем сейчас – это как-то нам свойственно. А потом я стал читать пьесу внимательнее, и оказалось… не знаю, считывается ли это зрителем, но на самом деле это очень ироничная пьеса. Антиностальгическая. Комедия. Постоянный стеб.

Играть в театр

– У автора именно комедия заявлена?

– У автора. Там много смешного. Когда ты начинаешь серьезно это искать – прямо очень смешно! Но нам ведь как-то странно смеяться над прошлым. Мы над прошлым все больше грустим. А эта пьеса действительно об иронии. Об иронии над ностальгией. И это вдруг меня прошило. Следующий момент – нужно было идти к народным и заслуженным артистам…

– Которые до этого репетировали с другим режиссером и уже начали ностальгировать на полном серьезе...

– И я думаю: вот сейчас скажу им все это, а они ответят: «Вы что, офонарели?! Идите-ка, мы будем нормально играть». Но, что удивительно, актеры откликнулись! Они поняли, что надо играть, какой способ существования. Он немножко игровой, очень театральный. Это тоже мое недавнее открытие. Ну, не совсем мое. Мы с Полиной – моя жена, художник этого и других моих спектаклей – много обсуждали, что такое пространство в театре. И пришли к выводу, что современный зритель пространство театральной итальянской коробки не воспринимает иначе как театр. Уже все – рефлекс! То есть какого бы я там ни натворил натурализма, как бы мы органику ни выстраивали – это все равно театр. И мы решили, что будем играть в театр. В спектакле иронизируем над старым добрым театром, над разговорами с придыханием: «А знаете, какой раньше был театр?» Я много времени провел, изучая этот конкретный театр. Смотрел в записи старые спектакли. Скажем, «Дело Боброва» 77-го года в постановке Глеба Дроздова, когда эти актеры были молодые.

– То есть вы провели огромную работу?

– Ну да, большую. Актеры оказались очень веселыми людьми. Много смешного рассказывали на репетициях. Ирония в спектакле – и в адрес их судеб. Это, конечно, не жесткий стеб. Это от любви большой к театру. Все время думаю: «Господи, ну почему я никогда не работал в том великом театре? Когда он действительно был властителем дум?» Но – прошло. И сейчас мы иронизируем по поводу вчерашнего театра, очень его любя. И эта нота, может быть, главное достоинство нашей работы. Весь вопрос в том, как посмеяться над прошлым. Мы все любим детство и, там, пятое-десятое. Но – плакать?.. Меня раздражает, когда в Интернете люди – моего возраста, тридцати лет! – начинают: «Вот, когда мы были маленькие – много гуляли, играли, фантазировали! А сейчас в компьютерах дети, такие-сякие...» Я думаю: «Кошмар! 30 лет, и все это – абсолютно серьезно...» С юмором только можно к такому относиться.

Мера ответственности

– Вы сказали про любовь, про юмор с любовью. Со слов актеров я знаю, что у вас какая-то особая атмосфера на репетициях возникала. Как, на ваш взгляд, должны строиться взаимоотношения режиссер – актер? Какими они должны быть? Что здесь важно: результат, ради которого можно пойти на все, или сам процесс творчества?

– Я очень не люблю выпускать спектакли, этот последний этап перед сдачей, когда нужно окончательные указания дать. Я люблю репетиционный процесс. А постановочную работу все время стараюсь оттянуть – до последнего. Иногда переделываю уже идущие спектакли. Ну, какие-то нюансы, естественно. Конечно, мне прежде всего интересен процесс. Ну а как без результата? Это – данность театра. Хотя какое-то время я выпускал спектакли, когда хотел, на деньги, которые находил, и жил достаточно свободно. Но здесь – другие условия игры, которые я уважаю... В какой-то момент нужно делать прогон. То есть отбросить все сомнения и, как учил Рыжаков, мой мастер – сесть в зал, сказать: «Начали!» И – все, больше не вмешиваться уже. Дать сделанному как-то жить и только сокрушаться, что все не так прекрасно, как ты хотел.

– Иначе это будет бесконечный процесс?

– Да. Катастрофа будет. Для всех. Для меня – в том числе.

– Но спектакль уже вышел, живет своей жизнью. Мне кажется, довольно знаменательное событие произошло: очень молодой режиссер и возрастные, опытные актеры – как вы говорите, «звезды воронежского театра» – сошлись вместе в одной работе. Расскажите о ваших впечатлениях. Есть ли желание еще что-то сделать с этими артистами?

– Конечно. Мне было безу­мно приятно с ними работать. Я видел их включенность. И очень волновался. Ну, как сказать... Они мне доверили многое. Конечно, это такая компания людей с очень большими сомнениями. Потому что не так часто, к сожалению, выходят на сцену. Этот спектакль для них – знаковый, и меру ответственности я понимал. Но очень все у нас полюбовно складывалось. Я всех их зову гениями, великими.

– И не совсем лукавите в этот момент?

– Совсем не лукавлю. Как человек я – разный, как все. Всякое могу сделать. Но в момент репетиции я очень искренний. Это, может быть, мой минус. Старшие товарищи говорят: «Если будешь перед артистами так раскрываться, они тебя съедят». Но тут вряд ли можно что-то изменить. У меня природа такая.