Окаянные дни

Пятые сутки страна в шоке от катастрофы «Булгарии». Изначально было ясно, что все находившиеся на борту, осторожно именуемые в официальных сводках первых трагических дней без вести пропавшими, погибли. Страшная, жуткая даже смерть (мучительнее не придумать) настигла более сотни человек, почти половина из которых – дети. 

Можно уповать на гибельный рок и подводить под это фатальное дело волю высших сил. Но честнее, мне кажется, оглядеться по сторонам: это мы, Господи! Россия, умом которую граждане, ее населяющие, давным-давно поняли. Но – не в коня корм: ни к чему это понимание не приспособили.

Потрясает не столько то, что кораблику выпуска середины прошлого века, ставшему могилой для своих пассажиров, даже не сто лет в обед, а двести. По меркам теории относительности: уж если кошачья жизнь соотносится с человеческой в измерении один к семи (а кошка прилежно «следит» за своим здоровьем), то предметы неодушевленные, да еще чуть сложнее велосипедного колеса, нормально функционируют с куда более выраженной нисходящей динамикой. И ведь они не пожалуются, не дадут знать миру о сбоях внутренних систем. Хотя мало смысла в эти «внутренности» углубляться: корыстолюбивые владельцы предпочитают не видеть даже внешних, очевидных изъянов. Зачем? Переименуй покрасивше утиль, пусти пыль в глаза «простым» гражданам и дензнаки в карман «не простым» – и вперед: как лодочку назовешь, так она и поплывет. Знакомый сюжет? Еще бы! Но по этому поводу убиваться – расписываться в собственной наивности: коррупцию в нашем государстве пока никто не отменял. Вернее, отменял. Да только где сел, там и слез.

После сообщения о крушении «Булгарии» и его кошмарных последствиях самой убийственной информацией прозвучала констатация факта: два теплохода, проплы­вавших мимо трагедии, не помогли тонущим людям. Я не очень хорошо представляю себе менталитет, скажем, жителей развивающихся стран Африки. Но почему­то уверена: так, как наши соотечественники (не чахлые истопники котельных, еле дотянувшие до пенсии – отважные морские волки!), не поступили бы представители никакой другой страны мира. Ну не поступили бы! Потому как кроме природного инстинкта, понуждающего занять четкую позицию в борьбе жизни со смертью, тут ничего не нужно: нормальный, не оскотинившийся человек просто не нашел бы в себе сил проплыть мимо тонущих и стонущих…

Конечно, никакое наказание виновных не поможет погибшим и их семьям. И все­-таки оно должно быть самым суровым: обществу больше нельзя соглашаться с тем, что обречь на погибель человека или животного – норма. Я, правда, не верю в возможность всероссийского прозрения. И личный мой пессимизм уже не изживаем – каюсь. Но этот момент не мешает убеждению: и в теории, и на практике выгода или ее отсутствие не должны руководить действиями людей. Потому что тогда они – не люди. А нелюди.

Обычно при получении скорбных известий издалека не думаешь, что с тобой может случиться нечто подобное. События, однако, последнего времени мозги наши в этом направлении переориентировали. Трясло Японию, атомные блоки развалились там – а радиационный фон напряженно (будто бы) контролировали в средней полосе России. Замуровала заживо туристов бороздившая Волгу «Булгария» – и настолько остро воспринимаются детали «не местной» катастрофы, что их невольно примеряешь на себя. Тем более что воронежская действительность подбрасывает параллели и аналогии – именно в эти же окаянные дни. Закон парных случаев; провидение знает, как оптимально воздействовать на человеческую психику…

В воскресенье, еще не услышав о волжской трагедии, была я на речке. Часа два кидала удочку в небольшой камышиный прогал. Погода превосходная, торопиться (редкий случай) некуда: настрой – лучше не бывает. Вокруг безлюдно, только изредка весельные лодки мимо проплывают. Вдруг слышу – со стороны соседнего прогала, метра за три от меня, звуки какие­то, не самые естественные для речного берега, раздаются. Подхожу, вижу: их источник – любитель подводной охоты, терпящий бедствие. Зацепился деталью снаряжения то ли за донную корягу, то ли еще за что – и никак не может освободиться. Предлагаю помощь: могу, говорю, нырнуть, могу какой­нибудь дрын покрепче поискать, чтобы им под водой пошуровать. «Нет, – отвергает варианты ныряльщик. – Тут нужен нож большой». Чтобы, значит, перерезать «окову». А ножа нет. Зато есть очередная лодка: мама, папа, ребенок. Равняется с нами – я спрашиваю насчет ножа. «А тарелочку с голубой каемочкой не дать?», – весело скалится глава симпатичного семейства и усиленно налегает на весла…